Хождение к Студеному морю

Рослый, сухопарый дед, по годам явно старше Корнея, вперил взгляд в гостя.

– Пошто пожаловал?

– Да вот с Алдана на Чукотку иду. Узнал, что тут одноверцы проживают, зашел. – Корней снял шапку и поклонился в пояс.

– Коли свой и с добром, заходь… Поясок, вижу, на месте. Не обманул. Как тебя, раб Божий, величать?

– Корней.

– Евсей, – представился дед, оправляя низко подпоясанную косоворотку.

Двор был крыт наглухо. В нем царила идеальная чистота. От стен веяло вековым духом, а от кадушки в сенях исходил пряный запах соленых грибов.

Разглядев подсвеченные колеблющимся язычком серебряной лампадки образа, Корней перекрестился и с интересом обозрел жилище. Большое снаружи, внутри оно оказалось совсем маленьким. Хозяин, заметив его удивление, пояснил:

– Пошто отапливать всю хоромину? Вот и перегородил. Много ли мне одному надобно?

Добрую половину отгороженной горницы занимала беленая печь, вернее, печище, остальное – лежанка, стол, лавка и несколько приставленных друг к другу сундуков. Освещалась она, помимо света из бокового окна, светильником, представляющим собой подвешенную у дальней стенки узкую металлическую емкость, заполненную жиром. Роль фитиля исполнял кусок пеньковой веревки.

Под потолком, на крючьях, висели мешочки с крупами, мукой, сахаром, солью. В Божьем углу, кроме писанного на доске лика Христа, образа святых Николы-Угодника, Архангела Гавриила и Георгия Победоносца. Рядом на полке книги. На стене несколько черно-белых открыток с изображением царской семьи.

– Седай, похарчуемся. Седня веть большой праздник – Святая Троица. Пирог с брусеной да клюквой вместе с хлебами с вчерась напек… Спробуй. Я покуда огонь для печи добуду.

Евсей положил на обитый жестью пол дощечку с обугленным углублением. К нему сбоку шла прорезь. Уперев в лунку длинную круглую палочку, он быстро-быстро закрутил ее ладонями. Через полминуты появился дымок и заалела искра. Дед подложил мох и стал дуть, пока он не загорелся. Запалив смолистую щепу, растопил уже заправленную дровами печь. Все это заняло пару минут. Уж на что Корней бывалый таежник, но и он не смог скрыть восхищения.

– Ловко у вас получается.

– Я навычный.

– С кресалом-то проще и быстрее.

– Согласен. Однакось с него огонь не такой живой. С моего печка жарче горит, и угли опосля дольше тлеют. А хлеб неделями не черствеет.

Когда косматые языки пламени объяли поленья, Корнею почудилось, что они торопливо и горячо рассказывают ему про те времена, когда через здешнее безлюдье шли к окраинным землям бесстрашные служивые и промышленные. И так хорошо стало ему оттого, что он спустя столетия повторяет их путь.

– В каких землях твой Алдан? – полюбопытствовал Евсей.

– Про реку Лена слыхали?

– Слыхал. Большая, говорят.

– Наш Алдан ее самый крупный приток.

– Ты мне вот што растолкуй: Алдан звона где, пожалуй, не одна тыща верст будет. За какой такой надобностью стока сюды рысогонил?

– С детства мечтал на океан глянуть, а как про Русскую Аляску в книгах прочитал, так и на Чукотку потянуло. С нее, говорят, ту Аляску видно.

– И што все по ентой Аляске с ума сходят? Медом она мазана, штоль? Вон и наше поселье, как к колхозам принуждать стали, все туды ушло.

– У вас поселье там, а у меня дочь единственная.

– Как же она с Алдана на Аляску попала?

– Пути Господни неисповедимы. В Маньчжурию с мужем уехала. Оттуда китайцы нашего брата выселять стали. Так до Аляски и добрались.

– А ты на культе-то как? Така даль! Не помыслишь! Случись беда, и помочь некому.

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– Экий ты егозистый!

– Это правда. Не могу на одном месте долго быть.

– А я за свой век ни разу родной угол не оставил.

– Село-то, похоже, богатое было. Избы-то, вона какие большие да крепкие.

– То правда. Оно веть одно из самых стародавних. Как вышел указ батюшки-царя отпустить вины тем, хто радение проявит в освоении незнамых восточных рек и новых землиц, богатых мягкой рухлядью, так наши всей общиной сюды и подались. Прежде-то да! Жизня тут кипела… Кажись, совсем недавно, а сколь уж годов минуло! Матушка верно рекла: «В детстве время тягушно идет, ровно в гору подымается, а стоит сороковик перевалить, так года, будто с горы на санках, мчатся».

– Согласен… Евсей, община ушла, а вы, что ж, остались?

– Вишь-ли, матушка ни в какую. Мине, говорит, через день-два помирать. Здесь родилась, здесь и в землю лягу. Парализованная – не бросишь. А сыны собрались. Да така беда случилась, что и не помыслишь… Оба в мыльне в самый раз за день до отплытия на ту Аляску угорели. Напоследок попариться пошли да не доглядели – угли не все стлели, а оне вьюшку закрыли… Ожениться даже не успели… А моя ишо до того утопла. С матушкой ребят ростили. Уж она горевала, так горевала… думал, умом тронется. Ан нет, крепка оказалась. Я с ей, почитай, годов семь маялся. Никак Господь не прибирал. Меня, видать, испытывал. Ох и намучились, што она, што я. Царствие ей Небесное, – перекрестился Евсей, – рядом с тятей и сынами схоронил.

– В Святом писании сказано: кто почитает своих предков, тот счастливый и долголетний на земле будет.