Топоров был моложе и задиристей, Подольский – старше и деликатнее. Когда в семидесятые Виктор Топоров пришёл с кем-то из товарищей в гости к хлебосольному Налю (родители Подольского были образованными людьми, в доказательство чего назвали сына в честь героя древнеиндийского эпоса) и его стали знакомить с хозяином, Топоров первым делом заявил: «У вас лицо неталантливого человека». После этого Наль недолго думая спустил задиру с лестницы – в молодости Подольский был спортивным малым, увлекался альпинизмом, ходил под парусом на швертботе. Впоследствии оба они не раз весело вспоминали эту историю, причём Наль непременно демонстрировал жестом, каким именно образом заломил руку Топорову, выставляя его за дверь.
Кандидат технических наук, в начале шестидесятых Наль Подольский преподавал математику в Кораблестроительном институте, который сам в своё время окончил. Потом увлёкся археологией, бросил Корабелку и в качестве сотрудника Института археологии провёл двадцать пять полевых сезонов на раскопках в Средней Азии, Хакасии, на Енисее и в Минусинской котловине.
Альпинист, гуляка, учёный, член Русского географического общества, автор нескольких десятков научных публикаций в областях прикладной математики, кибернетики и археологии… И по тем временам, и ныне – неординарная фигура. Дома у него было много привезённых из экспедиций камней с изображением людей и животных – по просьбе гостей Наль показывал эти петроглифы и рассказывал их истории. Потом увлёкся пантомимой, писал либретто для музыкальных спектаклей. Потом, уже в начале восьмидесятых – котельная и глубокое, долгое погружение в литературу, как в автономную кругосветку. За повесть «Кошачья история» в 1979 году Подольский получил премию имени В. Даля (Париж), а за цикл рассказов «Успех игры» – предостережение КГБ СССР по 70-й статье (антисоветская агитация и пропаганда).
Когда были сняты цензурные фильтры, Наль Подольский, один из столпов литературного подполья, член правления «Клуба-81», вдруг сделался едва ли не самым читаемым автором страны. Газета «Пятница» в конце 80-х – начале 90-х имела миллионный тираж – именно в это время из номера в номер «Пятница» публиковала в литературном подвале замечательные повести Подольского про хитроумного адвоката Самойлова, впоследствии собранные автором в книгу «Сон разума». Затем были «Возмущение праха», «Повелитель теней», «Книга Легиона», «Время культурного бешенства»…
Подольский имел в арсенале характерные формулировки на различные случаи, например: «снимайте шкуру» (при встрече гостей в прихожей) или «ничего глупее в жизни не слышал» (к человеку, беспардонно встрявшему в беседу). И сколь бы часто он ни использовал эти заклинания, они никогда не набивали оскомину. Они и теперь иной раз звучат в моей голове, наполненные весёлым смыслом и неподражаемой интонацией.
Долгие годы Подольский жил в Коломне, на углу Декабристов и Английского, на последнем, мансардном этаже старого доходного дома, в аварийной коммуналке, другие жильцы которой уже съехали в маневренный фонд. Мы приходили в эту квартиру, где по коридору можно было кататься на велосипеде, а в пустующих комнатах – раствориться, и опьянялись удивительным радушием хозяина. Комната, где Наль принимал гостей (как минимум тридцать квадратов), имела две колонны по бокам оконного проёма и выход на крышу через этот самый проём. В летние погожие вечера крыша, рискованно покатая, служила местом дружеских попоек, а в забытые на вынесенном на крышу столике бокалы с недопитым вином ночной дождь, следуя античным заветам, доливал воду.
Они очень гармонировали друг с другом – Подольский и Коломна. Как Коломна выпадала из регулярной радиальной застройки Петербурга и предъявляла внимательному наблюдателю свою таинственную и забавную чертовщину (вспомним пушкинскую Маврушу), так и Наль выделялся в своём окружении не только внешностью (она у него была выдающейся), но и качествами необычайными, вызывающими восторг, удивление и настороженность. Будучи хорошо образован как в области гуманитарных, так и точных дисциплин, он имел невероятную память – в разговоре всегда мог привести подобающую случаю дословную цитату, а прерванную беседу спустя месяц возобновлял точно с того места, на котором она была остановлена. Когда я решил отправиться в странствие по горам Таджикистана, то экспромтом получил от Наля исчерпывающую информацию о геологическом строении, растительности, животном мире и нравах населения этой страны (отдельно по Памиру, Фанским горам и Южному Таджикистану), плюс он одарил меня старинной картой, довольно подробной, но с архаическими топонимами: Сталинабад, Советабад, Кагановичабад, Молотовабад… Соберись я на Венеру, уверен – Наль бы и тут сослужил службу надёжного источника для справок и карту бы в шкафу нашёл, какая и не снилась NASA.
Позволим себе несколько страниц сухих свидетельств истории.