Хождение по буквам

К сожалению, все записи хроник, следующие за весной 2006 года, утрачены. А ведь были ещё открытые письма петербургских фундаменталистов Владимиру Путину а) с пожеланием вновь ввести в область политического пространства русскую народную мечту об овладении проливами, и б) с проектом доставки VIP-персон до места назначения посредством пневмотруб, дабы не усугублять и без того тяжёлую дорожную ситуацию в столицах; а также письмо Николя Саркози с предложением восстановить Бастилию…

Много чего было.

В посёлке Кирилловское, что не доезжая сорока километров до Выборга, у Подольского была дача – заросший сосной, берёзой и ольхой участок, на котором стоял диковатой архитектуры дом с прорастающим сквозь пол веранды валуном, недостроенным швертботом в мастерской на втором этаже и смотровой телескопной площадкой на крыше. Этот дом, как и Коломна – место его городского обитания, был похож на Подольского – потому что строился сначала его отцом, а потом достраивался самим Налем, путём личного рукоприкладства. Он, дом, был ветх и вместе с тем крепок, аляповат и странен, полон скрипов, стуков и прочих признаков какой-то неопознанной жизни, но Подольский чувствовал себя здесь хорошо, потому что сам вызвал его к бытию, сам позволил ему воплотиться.

Кого-то этот дом пугал (Сергей Носов лишь однажды осмелился ночевать в нём, на все последующие приглашения отвечая хитроумными отказами), кого-то манил (Сергей Коровин при первой возможности готов был мчаться в Кирилловское, оседлав, как ведьмину метлу, свои рыболовные снасти), Наль же просто жил здесь, не испытывая неудобств или, напротив, каких-то дополнительных преимуществ – дом просто был его одеждой, приходившейся ему впору.

Здесь он написал «Книгу Легиона», здесь написал «Время культурного бешенства».

Острый на язык и язвительный в оценках, Подольский одновременно был до крайности деликатен, гостеприимен, щепетилен в вопросах чести, и мне ни единого раза не довелось услышать, как звучит в его устах нецензурная брань. Учитывая вышесказанное, немудрено, что Александр Секацкий однажды выдвинул предположение о неземной природе Подольского. И предположение это, уверяю, вызвало у нас не только улыбку, но и раздумье.

В последние годы Подольский всецело отдался новому увлечению – фотографии, изменив с ней самой литературе. Нет, он не брал в руки фотоаппарат – его интерес к фотографии как искусству был чисто умозрительным. Теории художественной фотографии, проблеме композиции, кругу актуальных вопросов, связанных с тем, при каких обстоятельствах и с помощью каких средств фотографическая работа становится произведением искусства, посвящены две его последние книги: «За объективом» и «Ген художника в фотографической реальности».

Ему было семьдесят девять – он писал, читал, выступал с лекциями, собирал дружеские застолья и испытывал неутолимое любопытство к жизни. Он явно был из породы тех академических людей, кто до глубокой старости сохраняет остроту ума, язвительное чувство юмора, озорной взгляд и желание постичь природу привлекшей его внимание вещи. Задержись он с нами ещё на несколько лет, подозреваю, он мог бы погрузиться в Великое Делание и произвести магистерий. Или описать в красивой формуле, состоящей из ароматов, общую теорию поля. Или из камня сделать пар. Или осчастливить мир как-нибудь иначе.

Он просто не успел.
Придётся нам справляться без него.
Жаль – с ним вышло бы быстрее.

Марат Басыров: «У меня ведь тоже он был. Этот шанс вырастить крылья»

Живущим в Петербурге известно, что в расхожем мнении – будто не важно, где ты родился и жил до того, как попал в силки СПб, поскольку настоящая жизнь души начинается именно здесь – нет художественного преувеличения. Так, в сущности, всё и происходит. Но если попал, если влип, если вдруг ты этим городом восхи́щен, тогда включается особенный отсчёт – отсчёт ответственности за дела/слова, которую здешние духи/ ангелы измеряют высшей мерой. Как после крещения. Для тех, кто не влип, кто отбракован, отсчёт не меняется. Возможно, к счастью. Таких город обычно исторгает, в библейском смысле изблёвывает из уст – бывает, с психическими и физическими травмами. Как в случае с известным культурным деятелем N, который при первой попытке покорения Северной столицы (за спиной уже остались выбросившие белый флаг Екатеринбург и Москва) поскользнулся на Галерной, сломал себе стыдную косточку, после чего и отбыл восвояси, а со второй попытки – в пору чёрных петербургских дней (уравновешивающих белые ночи) – получил тяжёлое расстройство системы нервов и отбыл снова.

Марат Басыров, безусловно, влип и был восхи́щен.