— Ну давай поплачем еще, мисс Лански! — издевательски произнесла вслух, но издевка не сработала, не одернула, не пристыдила. И я грустно сказала себе, что мне очень хорошо было с ним, очень-очень — так, как не будет ни с кем. Да, я помню, что это говорила уже — про тебя, после твоей смерти, — но это неважно. С тобой мы прожили год, с Корейцем — более полутора, и это тоже о многом говорит. И хотя я знала всегда, что он в меня влюблен, хочет на мне жениться, а я не хочу за него замуж и считала, что после тебя никакой любви ни к кому у меня просто не может быть, потому что я не любила никого до тебя и никого уже не могла любить после, — сейчас сказала себе, что, наверное, все-таки это была любовь. Более зрелая, чем к тебе: ведь с тобой я девятнадцатилетней девчонкой была, начавшей жить с человеком, почти вдвое ее старше, и я была никто, а ты известный человек, я смотрела на тебя как на полубога или даже не “полу”, и я училась у тебя всему и перенимала твои привычки, и каждый день каждое твое слово открывали для меня абсолютно новый, неведомый мне мир. А когда начали жить — сожительствовать, точнее — с Корейцем, я была двадцатилетней по паспорту, но по жизненному опыту лет мне было гораздо больше, и я видела уже много, и прошла через потерю самого близкого человека и собственную смерть, и изучила тот мир, который ты мне открыл, — и Юджин меня ничем удивить не мог. И для меня он был не полубог, а близкий человек, любовник и партнер одновременно. И мне, новой, именно такой он и подходил.
И так потрясло меня это открытие: были, хотя я это и отрицала, во мне чувства к нему, не просто привычка, не просто похоть, но настоящие чувства, — что ни о каком контроле над собой я не думала уже. И только когда ощутила, как что-то капнуло на руку, поняла, что происходит, и спросила себя, когда плакала в последний раз, — и ответила, что, кажется, в тот день, когда убила Павла. Но то были слезы радости и облегчения и истерика одновременно, потому что, бесспорно, в первый раз осознать, что убил, нелегко, не убить, а именно осознать. Поэтому те слезы не в счет, — а значит, плакала я по-настоящему в последний раз в тот год после твоей смерти. И то, что после такого долгого перерыва я плачу теперь, — это говорит о многом…
Глава 3
— Что случилось, Олли?
Я слышала его шаги, но не подняла голову, так и сидела в темноте в гостиной на первом этаже, курила и вспоминала — и, заслышав шаги, не шевельнулась, зная, кто это, но не радуясь его появлению, потому что не до него мне было. И когда он зажег свет, произнесла тихо:
— Все в порядке…
И удивилась, как он тактично включил торшер в углу, убрав такое яркое центральное освещение, и сел напротив, и я слышала, как щелкает обрезалка, почему-то подумав, что ею вполне можно делать обрезание мужчинам — смазал нож гильотинки спиртом, оттянул крайнюю плоть — и готово. Организм мне, видно, идею шепнул, пытаясь развеселить — но смешно не было. И не хотелось показывать ему слезы, и вытирать их при нем, и я ждала, пока они высохнут сами и тогда уже я смогу на него посмотреть — и только потом спохватилась, что косметика наверняка поплыла. Бросила ему, что сейчас приду и не мог бы он кофе сварить, и вышла, чуть отворачиваясь, и привела себя в порядок. А когда вернулась, кофе уже стоял на столе, кривой, футуристический такой треугольный кофейник, который я купила, едва его увидев, и маленькие черные чашки — все красиво так расставлено, что я сразу оценила, хотя и без эмоций ввиду состояния.
— Ты думаешь, что с твоим бойфрендом что-то произошло?
Я даже не сразу поняла вопрос, а потом удивилась, почему он его задал, и только потом поняла, что бумагу от риэлтеров оставила на столе, и он прочитал, конечно, думая, что это от кого-то другого, и сделал вывод.
— Боюсь, что да, Рэй. Он уехал в конце ноября, после того, что случилось в Нью-Йорке. Обещал вернуться к Рождеству — а уже первое марта завтра. Он предвидел, что ФБР может поставить телефон на прослушивание и потому сказал, что звонить не будет. Но обещал связаться по факсу — и так и не связался, да к тому же я сменила номер в январе, поняв, что ждать нечего. Эти подонки утверждали, что он у них, но не смогли предъявить доказательства — я бы заплатила им столько, сколько они просят. А сегодня сказали мне, что убили его — на следующий день после того, как их обстрелял Джо, этот чертов киллер-неудачник, они позвонили в Москву и дали сигнал. Я им не верю, но…
— Они могли его убить? Я так понял, что он крутой парень — и ты думаешь, что у них была возможность устранить его? Если хочешь, можешь не отвечать.