Хождение по звукам

Но Коэн на весь этот суетливый заполошный шоу-бизнесовый ритм жизни плевал с высокой колокольни, чем, честно говоря, очень мне симпатичен – неудивительно, что за почти полвека музыкальной карьеры у него нет и полутора десятков сольных студийных альбомов. А вот рекорд-лейблам, конечно, такой подход, наоборот, не очень симпатичен – и в 1984 году, перед выпуском «Various Positions» у Коэна случился временный разлад с его постоянным лейблом Columbia; в итоге в США пластинка вышла на другой фирме. Получая же позднее, уже в 2000-е годы, одну из своих многочисленных премий, он иронически, с чисто коэновским тихим сарказмом, поблагодарил Columbia за «чрезвычайно скромный интерес, который лейбл проявлял к его персоне».

Формально в творчестве Леонарда Коэна было два четко разделенных между собой периода: преимущественно акустический, сонграйтерский период 1960–1970-х годов, Коэн тогда в самом деле играл в том числе и на дилановском поле – и салонно-синтезаторный, за неимением лучшего слова, период 1980-х годов и дальше, когда вместо старой доброй гитары певец стал исполнять свои песни под синтезатор, драм-машины и в сопровождении характерных слащаво-шансонных аранжировок с госпельным бэк-вокалом (внутри каждого периода, разумеется, допустимы – и приветствуются! – дальнейшие, более тонкие разграничения). Интересно, что на сломе, на переходе от первого периода ко второму (а это как раз те пять лет, которые заняло сочинение песни «Hallelujah») изменился не только саунд, но и вокал артиста: в 1970-е Коэн пел выше, и в его тембре было больше собственно голоса, в прямом значении этого слова, в зрелости же у него остается фактически один лишь проникновенный шепот.

Музыканта, конечно, неоднократно спрашивали, как так получилось – но он лишь говорил в ответ про миллионы выкуренных сигарет и сотни тысяч выпитых бокалов виски. Пожалуй, технически сильным певцом он не был и в молодости и уж точно не стал им в зрелые годы: как со своей всегдашней мягкой иронией замечал сам музыкант, его диапазон составляет приблизительно три ноты – намекая, разумеется, на певцов-профессионалов, привыкших измерять размах собственных связок в октавах. Но штука в том, что для того, чтобы сказать что-то важное, по-настоящему точное, пронзительное и поэтичное, Коэну преспокойно хватало этих трех нот. Да и множество слов требовалось далеко не всегда – на любую «Hallelujah», в «режиссерской версии» которой было ни много ни мало восемьдесят куплетов, найдется впечатляющий трек типа «Everybody Knows», где их всего шесть, а почти каждая строчка начинается с одного и того же словосочетания (эта композиция впоследствии была блистательно использована Атомом Эгояном в фильме «Экзотика»).

О чем песни Коэна? Ну конечно, прежде всего о любви – и это самые грустные песни о любви, когда-либо написанные человеком. Все как началось в 1968-м с песни «Suzanne», в которой лирический герой рассказывает о том, что не смеет прикоснуться к девушке, в которую влюблен, – так и продолжалось следующие полвека. Кстати, Сюзанной звали женщину, с которой Коэн жил дольше всего и которая родила ему двоих детей, но песня не про нее, а про другую Сюзанну, жену его монреальского друга, с которой музыканта связывали лишь платонические отношения (хотя оба, вероятно, задумывались о большем). В фундамент композиции легло стихотворение «Suzanne Brings You Down», сочиненное еще в 1966 году – позже фолк-певица Джуди Коллинз уговорила поэта положить стихи на музыку, и так родился один из его знаковых номеров.

Еще есть песня «Chelsea Hotel» – про Дженис Джоплин и их роман на одну ночь в номере нью-йоркского отеля. Еще «Take This Longing» про певицу Нико, ту самую, которую мы встречали на первом альбоме The Velvet Underground – и одну из немногих, кто его отверг. А еще «So Long, Marianne» про Марианну Илен, норвежскую девушку, с которой у певца случился роман на греческом острове Гидра: вчерашние битники со всех уголков мира устроили себе там в 1960-е годы нечто вроде коммуны.