Хождение по звукам

Его популярность здесь, по воспоминаниям старших коллег-журналистов, с которыми мне довелось обсудить эту тему, началась в 1992-м с песни «The Future»: за ее без малого семь минут автор рисует здесь своим характерным глубоким, низким, почти что шепчущим голосом по-барочному пышные картины кровавой бани, в которую вскоре превратится окружающий нас мир. В советское время Коэна слушали мало, да и знания английского большинству отчаянно недоставало для того, чтобы разобраться в полных метафор и аллегорий текстах – но после того, как «The Future» вошла в саундтрек «Прирожденных убийц» Оливера Стоуна, как будто перещелкнуло некий тумблер: музыканта признали и полюбили. Тоже, конечно, не все и не всегда – некий флер элитарности по сей день окружает любое его творческое высказывание – но все же. А что до элитарности, то тут, видимо, сказывается и интонация, и сам образ артиста – всегда, в любой ситуации в неизменной шляпе и в стильном пиджаке или плаще. В 1959 году 25-летний Коэн получил за свои поэтические достижения 3000 долларов, взял билет до Лондона, а там прямо из аэропорта отправился на Риджент-стрит в бутик «Берберри» и приобрел себе голубой плащ. Тот самый знаменитый голубой плащ, о котором он споет спустя 12 лет в одной из самых личных – и самых легендарных своих песен.

К слову, «Famous Blue Raincoat» из одноименной композиции – это не только непосредственный предмет одежды, но и символ описываемой Коэном в этой песне любовного треугольника, далеко не первого и далеко не последнего в его жизни и в его творчестве. Этой старой как мир коллизии, которую автор, тем не менее, описывал очень по-своему, по-коэновски, был посвящен, например, его роман «Прекрасные неудачники», вышедший в 1966 году и названный одним критиком «самой отвратительной книгой, когда-либо написанной в Канаде» (разумеется, роман с тех пор постоянно переиздается, а о том критике уже никто и не помнит). Обратите внимание – в 1966-м у Коэна уже вышел второй роман, не говоря о сборниках стихов, то есть на момент старта своей музыкальной карьеры он был давно состоявшимся литератором; в этом его принципиальное отличие от Боба Дилана.

Интересно, что как раз Дилан в России, по ощущению, так и не стал востребованной фигурой – и не факт, что станет даже с учетом Нобелевской премии, хотя на Западе они фигуры равновеликие или почти равновеликие. В блестящей статье о Коэне в журнале «New Yorker» авторства Дэвида Ремника приводится прекрасный диалог, произошедший между ними в 1980-е:

«– Общался тут с одним нашим коллегой, – сказал Дилан, – и тот мне говорит: ладно, Боб, ты номер один, но я номер два!

Коэн вежливо улыбнулся – он вообще часто прибегает к этой реакции на слова собеседника, – а Дилан продолжал:

– Но на самом деле мне кажется, что это ты, Леонард, номер один. А я – номер ноль! – что, как потом рассказывал Коэн, очевидно, означало: я вне сравнений, а ты – ну, ты весьма неплох.»

И Боб Дилан правда так считал – и потому, например, долго расспрашивал Леонарда про песню «Hallelujah», которая, можно сказать, перезапустила его карьеру. Издана она была в 1984-м на альбоме «Various Positions» – к тому времени о Коэне пять лет никто ничего не слыхал, а он возьми да и вернись с треком, который, вероятно, по сей день наиболее востребован во всем его творчестве. Я не поленился посчитать – на сегодняшний день в таблице на сайте leonardcohenfiles.com указана 641 кавер-версия песни «Hallelujah», причем это только те, которые были изданы официально: просто концертные исполнения, например, не считаются. Дилан зрил в корень, когда при встрече с Коэном выделил именно эту композицию – как будто почувствовал, что это суперхит, хотя на тот момент это еще не было очевидно; согласно тому же самому тексту из «New Yorker», он рассказал Леонарду о том, что свою недавнюю песню «I and I» сочинил за 15 минут и спросил – а у тебя сколько ушло на «Аллилуйю»? Два года, ответил Коэн – и соврал: на самом деле, как мы уже знаем, не два, а пять.

Этот перфекционизм – когда ты пишешь одну песню по пять, десять или пятнадцать лет, – конечно, тоже примета литературного человека, а не музыкального и уж точно не поп-музыкального: это писатель перечитывает и редактирует собственный текст много сотен и тысяч раз, тогда как современный музыкант просто выпускает альбом – и дело с концом. Если же после этого та или иная песня перестанет ему нравиться, то никто не мешает просто прекратить исполнять ее на концертах и решить таким образом вопрос.