Я обрадовался, все думали, что Георгий погиб. С тех пор уже никогда не теряли друг друга. Приезжая в Москву, он, когда не имел в Москве квартиру, жил у нас в Брюсовском. Первая его московская квартира была в Сокольниках, у Матросской Тишины. Потом поселился в "доме правительства" на улице Серафимовича, во дворе, другой его дом, тоже известный - на улице Грановского, а последний - на набережной Шевченко.
Снова мы оказались с ним, когда началась Отечественная война. Я к тому времени окончил автотехникум, но работал шофером на легковой машине, поскольку заработок шофера был больше, чем у техника.
В Москву из отпуска приехал через неделю после 22 июня. Поехал в военкомат на служебной машине, там меня тут же и мобилизовали. Неожиданно появился адъютант Георгия Константиновича. И меня направили в его распоряжение. В тот же день выехали с ним на фронт, я как шофер. Сначала в Гжатск, оттуда в штаб Западного фронта, нашли его за Юхновом, в лесу. Добирался Георгий Константинович и на передний край, в штаб батальона. Не раз попадали под обстрел. В любой обстановке, под бомбежкой, артиллерийским огнем, оставался невозмутимым и, к счастью, неуязвимым. Возил я его в легковой машине "бьюик". Кроме того, следовали за нами две машины охраны. Однажды пронесся слух, что мы попали в окружение. Нужно наступать, а люди бегут. Кто куда. Жуков наперерез. Остановил всех.
- Михаил Михайлович, вот всякие легенды сочиняют про Жукова, что, мол, в сорок первом знаки различия срывал и расстреливал...
- Ничего такого я не видел. Из полковника делал солдата, под суд отдавал, это было.
3 сентября 1941 года попали под сильный артобстрел. Штаб находился в сарае, в мелколесье; едва Жуков и другие командиры успели из него выйти и перейти в укрытие, снаряд попал в угол сарая. Над головой висел, как на веревочке, самолет и корректировал сильный огонь. Жуков верил в судьбу, говорил, что, если суждено быть убитым, так убьет. При том артобстреле под Ельней меня и ранило в руку осколком снаряда. Узнав об этом, он сразу отправил в Москву, в госпиталь на Арбате. После выздоровления я возил его семью.
Последние девять лет жизни Георгия Константиновича я жил с ним на даче в Сосновке, у Рублевского шоссе. Теперь это Москва. В те годы он писал воспоминания.
Спрашиваю, как маршал это делал: диктовал ли, печатал на машинке или писал?
- Писал от руки.
Помню, к нему приезжали на дачу писатели Константин Симонов, Сергей Смирнов, бывал маршал Цеденбал, с ним он вместе воевал на Халхин-Голе...
В квартире Михаила Михайловича Пилихина многое напоминает о его двоюродном брате-маршале. Под стеклом - фотографии с дарственными надписями. На одной такие слова: "Моему брату Мише на память о былом и незабываемом". И еще запомнился брату тост, который однажды произнес Г. К. Жуков за эту семью:
- За Пилихиных, которые никогда меня не бросали и ничего не просили.
Вот что удалось узнать в дополнение к тому, что уже было рассказано в очерке "По следам Егора Жукова".
МОЙ СЫН ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ
@EPIGR8 = "Но родился, и жил я, и выжил
дом на Первой Мещанской, в конце..."
В. Высоцкий
В воспоминаниях о детстве совершенно не имеет значения, какой архитектуры был первый в нашей жизни дом: многоэтажный ли городской гигант или пригнувшийся к земле деревянный, с тремя окнами. И двор, даже самый неказистый, зажатый со всех сторон стенами, навсегда запомнится большим и дорогим, утопал ли он в зелени или клубился пылью, проветривался и освещался солнцем или стоял в тени. Точно так же не имеет никакого значения, какая была в нем квартира: отдельная, комфортабельная или коммунальная, без горячей воды и со множеством соседей. Последнее обстоятельство для ребенка даже радостнее: чем больше соседей, тем больше впечатлений, тем интереснее: каждый малому рад, к каждому можно зайти в гости...
Вот в такой коммунальной, типичной довоенной московской квартире на 1-й Мещанской, 126, в старом трехэтажном каменном доме, где до революции помещались меблированные комнаты "Наталис", принимавшие приезжих с соседнего, Виндавского (ныне Рижский) вокзала, пролетели первые восемь лет жизни Владимира Высоцкого, никогда не забывавшего этот свой первый - родной дом. О нем и его жильцах он не раз пел, сочинив "Балладу о детстве", где есть такие строчки: "Но родился, и жил я, и выжил - дом на Первой Мещанской, в конце..."