Хождение в Москву

Таких ног шесть. Три нижние опираются на затвердевшие края башен, а три верхние сменяют их, когда крепнет свежий бетон в опалубке, которой наращивают башню. Высота опалубки равна 5,25 метра. Шагами такой длины и поднимается она в небо.

Вдруг ветер распахивает дверь шатра и вталкивает человека. Успеваю заметить, что он в такой же брезентовой робе, как у монтажников, но в голубой каске.

На помощь голубой каске бросается дюжий парень, и вдвоем они закрывают дверь. В голубой каске – девушка с голубыми глазами. В руках лаборантки два термометра: один – для погоды, другой – для бетона. Так же как пробу погоды, берут постоянно пробу бетона. Его прочность внизу башни достигла проектной марки – «400».

Дверь на смотровую площадку, подпираемая потоками воздуха, будто на замке, не поддается сразу. С трудом перешагиваю через порог и словно попадаю в аэродинамическую трубу. Долго под таким потоком не поглядишь на Москву. Также с трудом поддается дверь назад – обратно в шатер. Отогревшись, выхожу на противоположную сторону, на балкон. Попадаю словно в другой мир. Легкий ветер обдувает лицо, напоминая: весна пришла.

Уходя с высотной площадки, беру на память со стола, разлинованного, как шахматная доска, черную гайку и белый шпунт. Ими играют в обеденный перерыв в шашки: белые – шпунты, черные – гайки.

Последнюю партию бетонщики сыграют на высоте 385 метров – верхней точке бетонного ствола. От него на 148 метров в небо начнет расти стальная вершина...

Второй раз прихожу в Останкино в ночь на 20 мая 1966 года. В ту ночь башня вырастет на 5,25 метра. В этом нет ничего знаменательного. Все ее подъемы, как мы знаем, одинаковы – 5 метров 25 сантиметров. Но когда в 8 часов 20 минут по московскому времени раздастся лихой свист монтажника, им будет обозначен не только момент, когда закончилась рабочая смена, завершится очередной подъем, но и то, что в Москве установлен европейский рекорд. Площадка телебашни поднимется на отметку 300,5 м. Это значит: Эйфелева башня – на полметра ниже.

Так высоко стоит подняться хотя бы для того, чтобы увидеть уникальный самоподъемный агрегат весом 200 с лишним тонн. Инженер, чтобы помочь мне, рисует (рискуя совсем запутать) на странице блокнота схему устройства. И вдруг умолкает. Рядом с ним появляется человек в спецовке, но в отличие от всех – без каски. Это Лев Николаевич Щипакин, главный конструктор агрегата.

Так на 300-метровой высоте встречаюсь с 68-летним инженером, который мог бы, если бы лифт в башне вдруг отказал, подняться сюда пешком, как когда-то поднимался пешком наверх высотного дома на Смоленской площади, где действовал кран его конструкции. Начинал инженер давным-давно под землей: в Москве, на Комсомольской площади, служил главным инженером строительства станции первой очереди метро. Конструировал мосты, высокие краны. Он – директор института, чьи краны поднимали вверх этажи Московского университета, всех высотных домов.

Если верить Брокгаузу и Ефрону, с 300-метровой высоты Эйфелевой башни окрестности Парижа видны на 140 километров. Смотрю на Москву с такой же высоты. Вдали зелеными пятнами выделяются Ходынское поле, Тушинский аэродром, вблизи – парки выставки и Останкино. Все остальное – прямоугольники домов новых кварталов – окрашено одной краской, оранжевой. Не узнаю знакомых зданий по сторонам Ленинградского проспекта, новых кварталов по сторонам Ленинградского шоссе: они изменили свой цвет. На брезенте багровое пятно – отражение взошедшего солнца. Багровый шар повис ниже башни.

Чувствую легкую качку. Но колеблет башню не ветер, продувающий шатер, хотя сила его семь баллов. Качка означает: начался подъем.

Острых ощущений – никаких. Вижу, как медленно движется огромный черный винт, густо смазанный маслом, в самом центре агрегата. Винт имеет калибр 222 миллиметра: он нарезан на стальной заготовке для ствола тяжелого морского орудия. Приводит винт в движение вал редуктора от тяжеловесного грузовика Минского автозавода. Два механизма, предназначенные для службы на воде и на земле, без устали трудятся в небе.

Полдела сделано, хотя мы не сдвинулись ни на сантиметр. Пока стал на 5,25 метра выше ствол. Теперь можно переместить весь агрегат. Вновь движется винт, но сейчас он уходит вверх. Вместе с ним начинает подниматься рабочая площадка, где мы все стоим. Вниз опускаются бетонные плечи башни, из них ощетинились стержни арматуры.

Они уходят буквально из-под рук: хватаюсь за стержень, но он медленно опускается с такой скоростью, с какой над затвердевшим краем башни поднимается железное кольцо опалубки, готовое принять очередную порцию бетона.

Только раз смолкает мотор, и движение останавливается. Монтажники автогеном срезают стержни арматуры, расчищая место на бетонном краю для опор. Им недолго покоиться на этом ложе. Через пять дней все повторится сначала.

В минуты, когда происходит необыкновенное, люди говорят простые слова.

Инженер. Минут через 10 доедем.

Конструктор. Не кажи гоп…

Монтажник. Ну как, плывем?

Электромеханик. Потихонечку…