Хожение за три моря Афанасия Никитина (другой перевод и текстологическая обработка)

²⁹См. Правую грамоту 1531 г. М. Кознакову по кабале в двух с половиной рублях. — Лихачев Н. П. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках, вып. II, № 14. СПб., 1895, с. 240—242. Ср.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Пг.; Киев, 1915, с. 399—400, прим. 1, с. 600; Зимин А. А. Традиции Правды Русской в Северо-Восточной Руси XIV—XV вв. — В кн.: Исследования по истории и историографии феодализма. К 100-летию со дня рождения академика Б. Д. Грекова. М., 1982, с. 196.

³⁰К л ю ч е в с к и й В. О. Курс русской истории, ч. II. СПб.; М., 1906, с. 322.

черты отсутствовали, где рассказчик очень точно описывал то, что он действительно видел. Таковы многочисленные летописные рассказы XV века о реальных событиях — например, рассказ великокняжеской летописи об ослеплении Василия Темного, новгородский рассказ о поражении на Шелони в 1471 г. Так же документален и лишен черт этикетного вымысла рассказ монаха Боровского монастыря Иннокентия о последних днях его «старца» Пафнутия. Нет никаких сверхъестественных эпизодов, никаких элементов фантастического в деловой переписке древней Руси, например в берестяных грамотах. Практические цели повествования были здесь вполне определенными, и повествовательная манера в принципе не отличалась от манеры повествования человека нашего времени.

К каким из двух отмеченных типов повествования относится «Хоже- еие за три моря»? «Хожение» включает два явно легендарных рассказа — о птице «гукук» и «князе обезьянском», но это — изложение услышанных Никитиным («а сказывают...») индийских сказаний — тверской купец вовсе не выдавал себя за очевидца походов «князя обезь- янского» или деяний зловещей птицы гукук, испускающей изо рта огонь. Оп мог преувеличивать увиденное илй услышанное, делая поспешные обобщения — например, в рассказе об особом пристрастии «черных женотг> в стране «Чин и Мачин» к «гарипам» — чужеземцам: «А жены их ... спят с гарипы, да дают им алафу (жалованье. -- Я.Л.), да приносят с собою еству сахарную да вино сахарное, да кормят, да поят гостей, чтобы ее любил, а любят гостей людей белых, занже люди их черны велми...» (Л, л. 451). Но когда Никитин описывал то, что он действительно видел, он писал точно, деловито и выразительно. Означает ли эта простота изложения, что записки Никитина, как писал Л. С. Баранов, «сделаны наспех» и что ценить их надо «не за литературные достоинства»? ^{31 32}Едва ли это справедливо. Возражая против определения стиля Никитина как «безыскусствегіного», Н. И. Прокофьев заметил недавно, что «если понимать „безыскусственность ⁴⁴как ясность и простоту повествования и языка, то эта простота повествования, стиля и языка требовала не меньшего литературного умения, выучки и мастерства, чем риторически приукрашенный стиль типа „плетения словес ⁴⁴. В простоте повествования Афанасий Никитин достиг высокого совершенства...» ^С2Здесь, очевидно, надо разграничивать различные явления литературного мастерства. Существует простота пушкинской прозы и простота такт: автобиографических рассказов, как, скажем, записки дворянина XVIII в. Андрея Болотова. Любой мемуарист прошел какую-то литературную школу. Но если он не обладает талантом рассказчика, то при самом иск рением стремлении описывать все, как есть, он запутается в подробностях, не сумеет найти нужных деталей и создаст, может быть, и правдивое, но мало выразительное повествование. Одаренный рассказчик, даже не имеющий специальной литературной выучки, опишет свои впечатления

³¹Баранов Л. С. Афанасий Никитин—первый русский путешественник в Индию, с. 7—8.

³²Прокофьев Н. И. Предисловие, с. 35.