Хозяева и бенефициары глобального хаоса. Как победить в битве за будущее

– А что такое русский рок? Если речь идет о чем-то самобытном, отличающем нашу музыку от всего остального рока и в то же время обеспечивающем ей какую-то узнаваемость в общем потоке, то я такого не вижу и не слышу. Мы можем наблюдать огромное количество стилизаций, калек и даже откровенного плагиата. Хорошо еще, что хотя бы петь стали больше по-русски. Но ведь это не дает нам право называть такую музыку русским роком. Конечно, попытки создать что-то свое были, какие-то даже получились удачными, но, к сожалению, мы не внесли в мировую рок-культуру ничего нового. Причем открытие железного занавеса, к которому так любят апеллировать наши «монстры рока», ничего принципиально не изменило. Стало даже хуже – после недолгого всплеска рок у нас стал не развиваться, а деградировать. Приведу два показательных примера из своей практики.

В 1975 году я готовил интервью для журнала «Внешняя торговля» с первым испанским торгпредом Мигелем Ирисо. После встречи я подарил ему только что вышедшую у нас пластинку Давида Тухманова «По волне моей памяти». Каково же было мое удивление, когда в ответ торгпред привез мне целую кипу виниловых пластинок с рок-музыкой, которые тогда были очень популярны в Испании. Мигель заявил, что Тухманов так понравился ему и его друзьям, что они показали пластинку знакомым, занимавшимся музыкальным бизнесом. А те, в свою очередь, начали переговоры о том, чтобы композиции с нее попали на испанские радиостанции.

Совершенно противоположная ситуация произошла в 1992 году, когда я поехал на Всемирную выставку в испанской Севилье. В День России на ней должны были традиционно крутить нашу музыку, которую с нас и потребовали испанские организаторы ярмарки. Мы подобрали русскую народную и классическую симфоническую музыку, а также не без гордости предоставили коллегам тот самый русский рок. В частности самые свежие записи «Машины времени». День уже клонился к концу, а звучали только наши народная и классическая музыка. Я решил выяснить, в чем же дело, и получил ответ: «Этого мы не будем ставить. Включаем только то, чем вы действительно можете гордиться».

Беседу вел Кирилл Ильинский

«Шизгара» и джинсы

На вопросы журнала отвечает режиссер и генеральный директор крупнейшего в Европе киноконцерна «Мосфильм» Карен Шахназаров

– Карен Георгиевич, так это все-таки «Шизгара» и джинсы разрушили Советский Союз, или эти вещи просто привнесли долю гламура в негламурную тогдашнюю действительность? Я сейчас, конечно, о вашем фильме «Исчезнувшая империя».

– Конечно, сами по себе «Шизгара» и джинсы не могли подточить советский образ жизни, но в то же время в этом деле они играли куда большую роль, на мой взгляд, чем диссидентский самиздат, допустим. Потому что массам последний был в основном неизвестен, а значит, никакого большого влияния на их мировоззрение не оказывал, тогда как западная мода проникла в каждую деревню. Хорошо помню, приезжаешь и видишь, что у кого-то обязательно есть магнитофон, на котором записаны какие-то группы, ансамбли. Не было в тот момент уже силы, которая бы смогла это распространение остановить: всё переписывалось, размножалось и проникало в поры тогдашней молодежной культуры.

Исчезнувшая империя

– Вообще говоря, уже в 70-е у меня было ощущение, что страна… неэффективна. Магнитофон кассетный наша промышленность создала, хоть и сильно уступавший западным аналогам, а видеомагнитофон, компьютер персональный – уже нет. Система, которая в какой-то момент хорошо сработала в плане модернизации страны и сконцентрировала силы для отражения внешней угрозы, в 60-е начала пробуксовывать.

– С кем из главных героев «Исчезнувшей империи» у вас больше всего общего?

– В каждом из этих трех парней есть что-то такое, что было свойственно и мне. И хотя я не могу сказать, что это – моя история, все ситуации, показанные в фильме, мне хорошо знакомы. Многое из того, что происходит на экране, было и со мной – и «сейшны» посещал, и сдавал книги в букинистический, и в Гагры ездил… С другой стороны, даже работая над исторической картиной, действие которой никак не пересекается с твоей собственной жизнью, хочешь или не хочешь, но пользуешься своим опытом, каким-то образом переносишь его в фильм, трактуешь происходящее в соответствии со своим личным жизненным багажом.