Хозяйка

— Угу! — Валентин полоскал рот, а Клавдия думала и спрашивала:

— Очень он трудный, новый-то?

— М-м!.. — Валентин мотал головой.

— Выработка у тебя, наверное, понизится… — догадывалась Клавдия. — Первое-то время, пока привыкнешь…

— Угу…

А когда посвежевший Валентин причесывался и от него в избе пахло речной сыростью, Клавдия деловито говорила:

— Ботики покупать не будем, прохожу в старых. Шубу тебе справить тоже пока не выйдет… Ну, да починим полушубок, сойдет…

И строго осведомлялась:

— А потом больше станешь зарабатывать, чем прежде-то?

Через год у Мазуровых родился ребенок. Когда Клавдию отвели в родильный дом, Валентин заволновался. Напрасно старая мать говорила, что все бабы рожают, а редкие помирают, что до времени горевать — беду накликать, — на все Валька хмуро возражал, что Клавка маленькая, это ему родить было бы просто, а ей очень даже страшно. Потом он сидел на крыльце родильного дома и курил не переставая — дым полосами плыл перед окнами. Сварливая больничная собачонка, которую прозвали Клизмой, чихала, лаяла, терла лапами морду и, наконец, не выдержав, заскулила. Вышла сторожиха Акимовна, заругалась:

— Чисто костер жгёт, напустил дыму! Завтра не миновать стекла мыть… Иди, иди отсюдова! Собаке и той невтерпеж…

Валентин покорно отходил, и старуха, смягчаясь, говорила:

— Муженек, что ли? Ну-ну, не помрет твоя краля…

А Клавдия считала, что помирает, мучилась и кричала. Было жалко себя до слез. Когда боль отпускала, она думала, что обидно мало жила, да и жила не так — бестолково, глупо, зачем-то сидела в конторе, недоучилась. Знала бы, что это так страшно, совсем бы не пошла замуж. Даже за Вальку… Если б начинать сызнова… Но сызнова ничего не начнешь. Даже в песне поется: «Зх, кабы реченька да вспять побежала! Эх, кабы можно начать жить сначала!..» Тут вновь поднималась боль, и Клавдия вопила чужим, охрипшим голосом.

Родилась дочка, и Клавдия придумала назвать ее Люсей, Людмилой. Сначала Валентин боялся брать дочку на руки: еще повредишь чего-нибудь! Эдакое крохотное, а живое… Люся удалась в мать, но можно было в ней угадать и Валентина, что очень забавляло молодых родителей. Вскоре Валентин стал часами играть с Люськой, гулькать, петь про бабушку Варварушку, что разорвала варежку, другого Валька не знал. А Клавдия говорила Люське почему-то страшным басом: «Агу! Аг-гу!» — словно пугала.

Люське шел третий год, когда председатель вызвал Валентина, предложил поехать в областную школу руководящих колхозных кадров.

— Не поеду! — сказал Валентин. — У меня жена, дочка… Куда я поеду?

— Подумай, — возразил председатель. — Завтра ответишь. В МТС я договорюсь сам.

Сперва Клавдия не дослушала.

— Никуда я тебя не пущу! — сказала она решительно и запнулась.

— Я ему так и сказал, — подхватил Валька, — никуда, мол, от семьи не поеду — от Люськи, значит, и от тебя!

— А он чего?

— Говорит: «Завтра ответишь»… А я уж ответил: семья, мол, хозяйство…

— Поезжай! — решительно сказала Клавдия. — Поезжай — и все! Мы с Люськой не пропадем…

— Да ты же сказала…

— Я сказала не подумавши, а ты уж и обрадовался!

И вдруг заплакала.

— Только не позабудь про нас с Люсенькой, Валя…

2

Клавдия не захотела жить одна у свекра, а у Клавдиной матери было тесно: подрастали младшие сестренки, брат женился и привел жену, весь день изба гудела, как улей. А главное — и у свекра и у матери пришлось бы подчиняться… И Клавдия попросилась в хозяйки только что отстроенного Дома приезжих: мыть полы, стирать, подавать чай, следить за порядком. Правда, это еще не было ее настоящим домом, но и комната приезжих, и большая комната с русской печью, где жили Мазуровы, и светлые сени, и крытый двор были в полном ее распоряжении. Приезжие бывали не всегда и жили день-два… Нередко в доме спали только Клавдия, Люська да рыжий котенок, и Клавдия часто просыпалась ночью — боялась. Она купила занавески, герань и примулы в глиняных горшках, взяла у матери выцветшие полосатые половики, а свекор подарил помятый ведерный самовар. Свободного времени оставалось много, и Клавдия стала работать еще и на почте.

Клава пополнела, держалась солидно и с незамужними подругами разговаривала уже снисходительно.

В областной школе занимались круглый год, и Валентин приезжал только на воскресенья. Он не пил, изредка «праздновал», как говорят в деревнях, да и то немного, и в каждый приезд советовался с Клавдией: что купить в городе, сколько денег оставить на хозяйство, не попросить ли у председателя землицы под огород… Зиму он занимался старательно: нравилось узнавать новое, и он не переставал удивляться, как много хитрого придумали люди. Но когда летом начались работы в подсобном хозяйстве школы, Валентин загорелся — это было еще интереснее. Теперь он мог говорить только об агротехнике.