Хозяйка

— Не может быть! — беззвучно прошептала Клавдия.

Вспомнилось, каким ласковым и веселым бывал прежде ее Валька. Клавдия судорожно всхлипнула.

— Валька! Валечка! — тихо позвала она.

Муж не отозвался. Она положила маленькую горячую ладонь на его широкую, прохладную, сильную спину. Муж нетерпеливо дернул плечом. Он и вправду был теперь чужой!

Клавдия вновь разрыдалась, уткнувшись в подушку, — боялась разбудить Люсеньку. Все рушилось…

4

Валентин встал до света, молча оделся и ушел, не позавтракав, хотя идти к поезду было еще рано. Клавдия не стала ни стряпать, ни прибираться, наскоро умылась, оставила плачущую Люську у соседей и побежала к подругам — она совсем растерялась. В запертом доме исходил криком котенок.

— А кто говорил «не выходи за Вальку»? — напомнили подруги.

— Он обещался… — всхлипывая, отвечала Клавдия.

— А ты и поверила? — Подруги снисходительно усмехнулись. — До женитьбы они что хочешь наобещают. Вот погоди, опять начнет пить. Еще прибьет…

— Тогда я уйду… — рыдала Клавдия.

— Ну и будешь куковать одна… Мало их, что ли, кукушек!

А Даша, которая всегда враждовала с парнями, повторила свое обычное:

— Каким он был, таким и остался. Из барана щи варят, а все равно бараниной пахнет.

Все объяснила Шурка Озорнова.

— Если не помирится, не буду ему… женой! — грозилась Клавдия, сморкаясь и вытирая глаза.

— Дура ты, дура! — снисходительно ответила Шурка. — Он же это нарочно…

— Почему нарочно? — начиная дрожать, спрашивала Клавдия. — Почему нарочно?

— Потому, что, наверное, завел себе в городе женщину. Теперь здесь переругается, колхоз от него откажется, и пошлют Вальку в другую деревню. Сейчас он тебе письмецо: «Так и так, дорогая и любимая Клавочка. В другой деревне нету хороших квартир, а у нас маленькая дочь. Ты уж с ней поживи, где жила, пока я сыщу квартирку». И все!

— Все?

— Конечно, все. Сиди, жди квартирку, а он тем временем женится…

— Я к его родителям пойду! — вспыхнула Клавдия.

— Пойди, пойди! — поддержали подруги.

И только Наташа строго сказала Клавдии:

— Не выдумывай глупостей! Валька прав. Не понимаю, чего ты взъелась на него. А что бригадиры не желают слушать критики, надо об этом поговорить с парторгом. Жалко, что теперь у нас не Анна Сергеевна… Поотвыкли мы от самокритики, себе все прощаем.

Никогда прежде Клавдия не думала, что ее Валька встречается с другой женщиной, хоть и знала: немало и в колхозе и в городе томится вдов в самом женском расцвете. Вон Степанида Кочеткова и замужем быда всего-то полгода, а теперь живет вдовицей, растит сынка и ропщет, что прежде времени зачислена в старухи. Оттого, быть может, и вспыхивает Степанида гневом то на соседку, то на сына, а всего чаще на беспорядки в молочной ферме, где работает скотницей. Тогда ее пронзительный от бешенства голос слышен даже у клуба.

А Валентин пришел на Кузьминский, сел на скамью у станции. Начинало светать, одинокая лампочка над дверью слабела с каждой минутой. Туманы бродили вокруг, и оттого в лесу раздвинулись деревья, словно, лес поредел. Подошел железнодорожник с фонарем, в котором тлел багровый свет, поздоровался.

— Здорово, Трифоныч! — тихо ответил Валентин.

Трифоныч открыл фонарь и задул свечу. Фонарь сделался черным, мертвым. Старик поставил его у ног, сел и зевнул.

— Поезд пройдет, сдам дежурство — и спать… — сказал он. — Учишься, значит? Вам, молодым, чего не учиться! Это нам раньше не было ходу, а уж как хотелось!.. Аж ночью снилось, что учусь… Мальчишкой-то поучился я всего две зимы — два класса приходской школы. А после революции попал на год в областную школу для пожарников, — я пожарником тогда работал. Вот, помню, учитель математики стал объяснять про неизвестное. Написал пример: «5 — x = 2». «Вот этот крестик и есть, говорит, неизвестное!» Ничего я не понял. Но, вижу, другие не спрашивают, и я постеснялся. Вечером поднялся наверх — общежитие у нас было внизу, а наверху классы, — сел за стол. У меня на бумаге написано «5 — x = 2»; смотрю на этот крестик и ничего не понимаю. Заходит Сахаров, он у нас старостой был. «Ты чего, Зубков, сидишь?» — «Ничего у меня не выходит, — говорю. — Не понимаю я…» — «Да тут, говорит, и понимать нечего, все простое». — «Кому, говорю, простое…» Он подходит ближе, видит — у меня слезы капают на бумагу. «Да ты, спрашивает, никак плачешь?!» — «Плачу», говорю. А у меня одна мысль: завтра выгонят из школы. Стал он объяснять: «Вот, говорит, от пяти отними два, сколько получится?» — «Три», говорю. — «Теперь напиши вместо крестика три. Понял?» — «Понял!!» Заставил он меня решить примеров десять и на вычитание и на сложение. «А теперь, говорит, давай покурим и спать».

Старик посмеялся над собой, покрутил головой.

— Вот ведь пешка был! Плакал от неизвестного! А?

Он рассказывал долго — соскучился за ночное дежурство. Потом спросил:

— А ты чего так рано? Поезд-то будет через час… Иль с женой поругался?

— Угу…