Хозяйка Бруно (СИ)

Через мгновенье он очутился в большой красивой гостиной. Было понятно с первого взгляда, что жилище это любимо и отвечает своей хозяйке взаимностью. Невероятное умиротворение, уют и покой. Это было настолько неожиданно, что Маркус потерял дар речи. Он давно позабыл эти ощущения: дом, в который хочется возвращаться каждый день, чувство безопасности, которое могли подарить тривиальные четыре стены.

Внезапный наплыв давно позабытых чувств ошеломил его. Анна терпеливо наблюдала за своим нежданным гостем.

- Здесь только одна спальня и она моя! Вы можете расположиться на диване, - уголки ее губ дернулись. – Вообще-то, только на нем вы и сможете расположиться, если конечно не предпочитаете спать на полу. Но диван достаточно широкий и удобный.

- Не сомневаюсь, - Дэнвуд снял с плеча сумку и поставил на пол, не отрывая глаз от стен. – У вас очень легко дышится, я бы сделал комплимент по поводу обстановки, но слова только помешают.

Маркус всегда считал, что самые сильные ощущения и переживания не могут быть донесены до этого мира посредством слов, но, к сожалению слишком мало людей разделяли эту мысль.

Зачастую он испытывал потрясение от внезапного проявления самых неподдельных искренних чувств от совершенно незнакомых людей. Например, от щедрости малоимущих, которые сами едва сводят концы с концами, но умудряются делиться, как это делал его больной сосед по общежитию Жером, который большую часть своего пособия по инвалидности отдавал в детский приют.

Тогда, почти двадцать лет назад, он просил соседа отдать деньги ему, жить приходилось впроголодь, нужда вытягивала все соки. Деньги ему тогда снились и именно в те времена он мечтал продать душу за пожизненный достаток и роскошь. В молодости Маркус Дэнвуд не ценил чувств, которые, сжимая душу в комок, не поддаются описанию и хочется отдать жизнь за мир, вмещающий наряду с гниющей грязью алчности, жадности и лицемерия, обезоруживающую доброту, материнскую любовь и сбивающую с толку красоту ума талантливых людей.

Многие, его молчание воспринимали за снобизм и высокомерие. Нет слов, нет эмоций – нет реакции. Потому что люди, которым хватило ума окружить себя некой истинной редкостью, не могут сформировать и осознать свое личное отношение к своему творению. И тут нужны мнения, похвалы, восторги, критика. В общем, все что угодно! Если повезет, из этой кучи они придирчиво выберут для себя подходящие ощущения и тогда с радостью воспримут этот суррогат за производное своего собственного мировоззрения.

- Мистер Дэнвуд, - Анна с опасением смотрела на застывшего мужчину, который полностью погрузился в свои мысли и исчез из этого мира. Посреди ее дома стояла человеческая скорлупа, оболочка, владелец которой был далеко.

Маркус вздрогнул.

Здесь хорошо…

Итак, черта была подведена двумя скупыми словами.

Анна молча кивнула, вовремя осознав, что от нее не требуется никакого ответа.

- Идемте, я покажу, где находится ванная комната. Мне нужно вернуться в ресторан. Надо закончить кое-какие дела. Я бы сказала, что стесняться не стоит, но, думаю, к Вам это не относится, - Анна сказала это без тени улыбки, не желая обидеть, не задеть, просто и без подтекста, словно констатируя очевидное.

Как хорошо быть самим собой. Правда? Я вижу, вы тоже получаете от этого удовольствие, - в словах же Дэнвуда подтекста было масса.

Анна перехватила его оживший взгляд. Колкие, холодные глаза вновь смотрели на нее изучающе и пытливо.

Хозяйка провела гостя через спальню в ванную, и достав из спрятанного в стене шкафчика чистое полотенце, она протянула ему.

С душем осторожнее. В Англии не терпят смесителей и если на кухне открыт кран с горячей водой, то здесь напор будет меньше, холодную открывайте постепенно. Не буду мешать… Располагайтесь. Подушка и одеяло в коробе под диваном.

Не дав ему возможности ответить, Анна поспешно развернулась и вышла из комнаты.

- Спасибо!

Именно это Анна и хотела услышать. Проблема пока была пристроена и на время задвинута в тень. Драгоценные родственники верно забыли, что по пятницам ее телепатические способности слабеют и случаются перебои. Спустившись в свой кабинет и погруженная в мысли, Анна налетела на табурет, который с грохотом отлетел к стене. Законные переживания по тому поводу, что ее выставили полной дурой, властно разместились в сознании, а на правой коленке завтра будет синяк.

Разумеется, все это не специально и без злобного умысла, наверняка отец с дедом закружились на ферме. Но мама! Хотелось бы и ее отправить в список «закружившихся», но всю работу по дому делала Элен и жена брата Лоис. Мать играла роль вектора: озадачивала домочадцев, помогала сама, но так чтобы валиться с ног – никогда.

В свободное время ее неизменно можно было найти сидящей в глубоком мягком кресле, у окна в библиотеке с книгой на коленях и сигаретой в руке. Курила она мало, половина сигареты обычно выгорала сама, зажатая между пальцев. Матери нравился табачный дым. Анна не помнила, чтобы отец вклинивался с ультиматумами между мамой и ее пагубной привычкой. В семье кроме нее никто больше не курил.