Хозяйка Империи

Женский смех затих. Аракаси напрягся: его оторвал от воспоминаний звук шагов. Кто-то ступал по полу внизу — кто-то тяжелый, обутый в кожаные сандалии с двойной подошвой. Одна из женщин издала приветственный возглас, и по изразцовому полу зашуршали босые ноги: хозяину подносили подушки и угощения, предположил Аракаси. Он едва заметно переменил позу; рука, сжимающая нож, была сухой и горячей.

Воздух вокруг его насеста внезапно показался невыносимо удушливым. Понимая, что нельзя выдать свое присутствие раньше времени, он боролся с искушением поглубже вздохнуть, выйти из неподвижности, действовать. Смешанные ароматы благовоний просачивались через щели в штукатурке и застаивались в спертом воздухе. Аракаси отчетливо различал звон тонкого хрусталя, когда прислужницы подали хозяину освежающий напиток; позднее Мастер уловил запах ароматического масла, а потом услышал шумные вздохи удовольствия, издаваемые мужчиной, которому явно доставляли удовольствие искусные руки опытных массажисток. А в это время собственное измученное тело Аракаси готово было изменить ему, поддавшись предательской судороге.

Терпение, беззвучно заклинал он себя.

Еще позже семенящие шаги возвестили об уходе девушки-кастелянши: как видно, тяжелая корзина с испачканными простынями и полотенцами замедляла ее поступь. Полузакрыв глаза, Аракаси пытался представить себе, как выглядит комната под ним и кто где в ней располагается.

Ритм музыки замедлился; певица закончила исполнение любовных песен, и ее голос соскользнул в томное мурлыканье. Хрустальный кувшин, в котором, видимо, содержалось вино сао, приправленное пряностями, прозвенел, когда его поставили на поднос из полированного камня. Аракаси предположил, судя по звуку, что кувшин уже почти пуст. Восковые свечи догорали; сквозь мельчайшие трещины в потолке проникали скудные лучики более теплого оттенка: лишь одна масляная лампа освещала теперь комнату внизу. Мастер услышал шелест упавшей тонкой ткани, и хозяин дома поднялся на ноги, при этом отчетливо скрипнули суставы у него в коленях. Он потянулся и глубоко вздохнул.

С момента его появления в гареме это был первый раз, когда глава Камои заговорил.

— Джейса, — произнес он и немного помедлил, прежде чем объявить следующие имена. В эту минуту у него в глазах наверняка горела похоть. — Аламена, Тори.

Он снова помолчал, жестоко затягивая напряженную паузу, пока другие, еще не названные женщины, разместившиеся у его ног, ожидали решения: будут ли они сегодня избраны или отброшены за ненадобностью. С какими чувствами они встретят предназначенный им поворот судьбы — с разочарованием или с радостью, — тщательно скрывалось.

Обехан снова вздохнул.

— Камини, — закончил он. — Остальные мои цветочки могут считать себя свободными.

Аракаси моргнул, чтобы согнать обжегшую глаза влагу… он считал, что это пот. Только не Камини! Боги сегодня не были милосердны. Он молил их о том, чтобы в течение ближайшего часа именно Камини находилась как можно дальше от опочивальни хозяина, ибо она была сестрой той девушки, которая завладела мечтами Аракаси.

Он яростно отогнал от себя видение прекрасной Камлио. Грезы наяву рождают беспечность, а беспечность — это смерть.

В комнате внизу задвинули одну из стенных перегородок и открыли другую; к шипению масляной лампы приметалось стрекотание ночных насекомых. Наверху, под самой крышей, не стало прохладней: черепичные плитки еще хранили дневной зной, хотя солнце уже давно село и в саду успела выпасть роса. Песня, которую исполняли музыкант с певицей, постепенно становилась все тише и тише. Аракаси стал слышать шелест шелковых простыней и приглушенное хихиканье девушки. Словно притаившийся хищник, он дожидался, чтобы удовлетворенные придыхания намеченной им жертвы сменились участившимися вздохами страсти, и еще дожидался момента, когда застонет девушка в пароксизме наслаждения… или того, что кажется подобием наслаждения. Аракаси запретил себе думать о девушке, с детских лет приученной лицемерить, изображая все признаки радости…

Аракаси мысленно пристыдил себя. Он слишком долго исходил потом и потерял много влаги, при этом человеком частенько овладевает головокружение и обманчивое ощущение легкости. Он заставил себя сосредоточиться: каждый мускул должен быть готов к действию. Нож у него в руке словно стал ее продолжением, когда Обехан, со всех сторон облепленный разгоряченными девушками и влажным шелком, открыл рот и сдавленным воплем возвестил миру о том, что переполнявшие его силы сладострастия и на этот раз нашли достойный выход.

В этот самый момент Мастер тайного знания сорвался с места, грянулся о потолок, проломив его своим весом, и вместе с осыпью обломков, щепок и пыли рухнул вниз. Глаза, привыкшие к темноте, позволили ему ясно разглядеть клубок сплетенных тел на циновке. Он выбрал из них верхнее и должным образом нацелил клинок.