Хозяйка Империи

— Меня не оскорбляет то, что ты говоришь со мной так откровенно, Люджан. Ты как будто заменил мне погибшего брата…

Люджан снова водрузил шлем на голову.

— Я знаю тебя, госпожа, как знаю собственное сердце. Но эта Камлио ставит меня в тупик. Я не знаю, что в ней нашел Аракаси.

— Самого себя, — ответила властительница. — Он видит события, которые пережил в юности, и хочет избавить ее от боли, которую некогда испытал сам.

Она смотрела куда-то вдаль, пытаясь дать себе ответ: может быть, именно в этом кроется причина, из-за которой ее так угнетает натянутость в отношениях с Хокану. Интересно, а вот Люджан сумел бы понять, почему ее муж так холодно отнесся к рождению дочери? Если бы Люджан был братом Мары, а не ее военачальником, она могла бы его спросить. Но здесь, на палубе корабля, где снуют люди, следовало сохранять подобающий вид и дистанцию.

В густеющих сумерках Мара всматривалась в лицо собеседника. За годы, прошедшие с тех пор, как она избавила его от судьбы серого воина, на этом лице прорезались новые морщины, а на висках начала серебриться седина. До этой минуты она и не замечала, что Люджан с годами все больше напоминает обликом Кейока — обветренного, жилистого, невозмутимого… Мы стареем, печально подумала Мара. И что же осталось от дней минувших и от всех наших трудов? Ее дети защищены от врагов не лучше, чем была защищена когда-то она сама, и, если бы Хокану не был столь искусным полководцем, ему, возможно, пришлось бы проливать кровь своих ближайших родственников, чтобы удержать на почтительном расстоянии свору честолюбивых кузенов.

Мара вздохнула, напомнив себе, что если бы ее брат остался в живых и унаследовал Акому, то, вероятнее всего, пост Имперского Стратега достался бы кому-нибудь из Минванаби. А тогда не могли бы произойти и те благие перемены, которые позволили Императору сосредоточить в своих руках всю власть в стране, но которые, увы, до сих пор не успели еще вполне утвердиться. Своими шутливыми поддразниваниями Люджан часто напоминал Ланокота. Но ее брат едва успел достичь порога возмужания, он лишь испытывал себя, отвечая на требования жизни. А этот человек, стоящий рядом с ней, находится в расцвете сил, он — опытный воин. Подумав вдруг, что столь достойный человек должен иметь сыновей, Мара, поддавшись безотчетному порыву, сказала:

— Знаешь, тебе надо жениться.

Люджан прислонился спиной к ограждению и усмехнулся:

— Я как раз на днях подумал, что мне пора бы завести сына или дочку.

После того, что случилось между Аракаси и Камлио, Мара приучилась к большей осторожности в суждениях, когда речь заходила о столь деликатных предметах. Ей вдруг пришло на ум, что, может быть, у него и была когда-то любовь, но он не имел права посвататься к своей избраннице. И властительница спросила напрямик:

— У тебя есть какая-то определенная женщина на примете?

Люджан засмеялся и, с нежностью взглянув на хозяйку, сообщил:

— А как же. Целая дюжина.

Прекрасно понимая, что он нарочно подбрасывает ей наживку, чтобы мало-помалу вовлечь в словесную игру-перепалку, Мара объявила свой вердикт:

— Ты всегда был мошенником! Найди себе такую женщину, чтобы она понимала твои шуточки, иначе тебе не миновать взбучек.

— Да мне от нее все равно будет доставаться, — признался военачальник. — У меня, видишь ли, такая скверная привычка завелась: даже в постели не снимаю оружие.

Это было шуткой лишь наполовину: события последних лет вынуждали воинов Мары постоянно быть начеку. Но сейчас — и это было хуже всего — ни один меч в Империи не мог ее спасти. Шутливое настроение покинуло Мару. Она смотрела вперед, словно хотела заглянуть за горизонт, и гадала: найдет ли она то, в чем так отчаянно нуждается — ради сохранения рода Акома — на том далеком, еще невидимом берегу.

***

С наблюдательного поста послышался крик дозорного:

— Впереди земля!

Мара бросилась к поручню. Ее щеки раскраснелись на утреннем ветру. Даже Камлио, которую, казалось, ничто не способно было заинтересовать, последовала за ней. Впереди, слева по курсу «Коальтеки» возникло возвышение мутно-синеватого цвета — первый признак береговой линии.

— Хонсони, — понял Люджан. — Говорят, мед красных пчел, который здесь добывают, — самый сладкий в Империи.

Лепала — главный город провинции Хонсони — славился также шелком, экзотическими красителями и роскошными тканями с причудливыми узорами.