Потом выступал из ЦК. Гость. Подводил итоги года. Подтверждал приоритеты. Сказал, что нами очень довольны и что общеевропейское совещание, возможно, состоится уже в новом году[93]. При этом посмотрел на меня и на Волкова. Не имеем ли мы что-нибудь против — так, наверное? Лично я не имела.
Основная проблема, говорил, это сближение американцев с Китаем. Ну а что до войны во Вьетнаме, с этим теперь уже все ясно. Сегодня, кстати, сбили 19-й самолет[94] — за пять дней. Вот и Норвегия недовольна, а член НАТО. Очень перспективно сближение с ФРГ. И вообще, западный мир — на пути больших экономических потрясений, первые толчки уже зафиксированы.
Выпили. Сначала за старый — успешный, потом за новый — который будет еще лучше.
Потом — за Анджелу Дэвис[95].
Потом — «за нашу Анджелу Дэвис». За меня то есть.
Я пыталась протестовать. При чем здесь Анджела Дэвис? Я что — в тюрьме?
Нет, мы обе символизируем.
Приятно что-нибудь символизировать.
Я не расистка, но эту Анджелу Дэвис терпеть не могу. Сама не знаю, что меня в ней так раздражает. Не прическа же? Не завидую же я ее волосам в самом деле? и тому, что за ними можно там так ухаживать — за прической[96]? — в тюрьме! Бог с ней, с Анджелой Дэвис, надо будет — поможем.
Потом была беспроигрышная лотерея. Володька вытащил репродукцию «Данаи», в гипсовой рамочке, а я фен для сушки волос. «Данаю» он тут же обменял на комнатный градусник — веденеевский выигрыш. Протест генерала — судьбу обманываете! — оказался проигнорированным.
Потом, когда разбрелись, ко мне подошел тот из ЦК — с генералом — и протянул руку:
— Вот вы какая.
Наговорил комплиментов — корявых, неуклюжих, но все-таки.
Оказывается, мне есть подарок. Персональный.
— От кого не спрашивайте. Не важно. Мы поручили вашему супругу, он завтра преподнесет. Вам так будет приятнее.
Весьма тронута.
Что-то, по-видимому, спортивное.
— Наши атлеты… в Саппоро…[97] вам понравится… А что за подарок — сюрприз…
И вдруг без перехода:
— У вас какой размер?
Оперативно и браво генерал за меня ответил — какой. Проявил осведомленность.
Из ЦК удивился:
— Правда?
Я пожала плечами. Спросила:
— Лыжный костюм?
— Увидите. Только одна просьба. Не появляйтесь в этом на людях до третьего февраля[98], хорошо?
Где ж я могу появиться на людях? Так я часто на людях появляюсь!..
Дома спросила мужа, что за подарок.
Говорит, не знает. Сам не знает. Пока.
Завтра узнаем.
И еще. Велено слушать новогоднее поздравление Подгорного. «Будет про нас».
Про нас — про всех нас? или про меня лично?
1972
Я обыкновенная баба. Как все.
И купить меня проще простого.
Вчера. — Днем.
Выключила душ, встала на коврик, вытираюсь не спеша полотенцем. И тут он входит.
Я не сразу даже поняла, что в руках у него.
Хотела:
— Выйди! — сказать. Ударнику.
А у него — шуба. Олимпийская.
— Вот тебе вместо халата.
Белая, меховая, с пушистым воротником. С ума сойти.
И накидывает мне на мокрые плечи.
— От партии и правительства.
— Ой, — говорю, обомлев.
Вот тебе и ой.
Ну и что взять с такой?
То-то, Лена.
О чем он там нашептывал — о Южном Китае или о Ближнем Востоке[99] — ничего не помню. С ума сойти.
Волны. Волны.
………………………………………………………….
Новый год вдвоем встретили.
Было очень хорошо.
А что до Подгорного, он не сказал ничего. Разве что сказал про разрядку.
И опять. Опять — в шубе.
………………………………………………………….
Сейчас час — первого дня Нового года.
Володька все еще спит. Завтрак готов. Меня зарядили как будто. Что же это такое со мною?
Может, она пропитана чем-нибудь?
Висит на вешалке.
Буду будить.
Не буду будить.
Хватит. Боюсь. Не пиши.
Себе говорю.
Надень.
Разденься только.
Иногда жалко америкашек даже становится.
Ведь они ничего не знают, что знают о них.
Ничего — о нашей любви.
Сначала скучная лекция о валютном кризисе в США.
Потом психотерапевтическая беседа по итогам последнего тестирования. — Проблема самооценки личности (моей, разумеется).
Внутренняя свобода. Внутренняя дисциплина. Чистота ощущений.
И вдруг:
— А почему бы вам не завести дневник?
Я насторожилась.
— Какой дневник?
— Интимный дневник.
— Кому понадобился мой интимный дневник?
— Ну зачем же — «понадобился»? Дневник пишется для себя. Чтобы разобраться в себе самой и не стать рабыней собственных комплексов. Неужели у вас нет потребности в дневнике? При ваших-то переживаниях?.. при их-то интенсивности?..
— Нет, — отвечаю. — У меня нет такой потребности.
Сама напряжена. Не проверка ли? Неужели что-то узнали?
Мне объяснили — с их психотерапевтических позиций — чем он для меня хорош. Интимный дневник.
— А как же, — спрашиваю, — режим? Как же «болтун — находка для шпиона»?
— Елена Викторовна, вам ли объяснять, как можно, а как нельзя?
— Ну, нельзя это понятно как. А можно? В специально прошитой тетради и с пронумерованными страницами? И на каждой странице — подпись начальника режимной группы?
— Зато неприкосновенность будет гарантирована. Никто кроме вас не прочтет.
— Так уж и не прочтет?
— У вас будет собственный секретный чемоданчик. Своя печать. Будете получать и сдавать под расписку. Опечатанный.
— А писать буду прямо в Отделе?