— С вашим титулом вы можете занять, в лучшем случае, самую низовую должность. Десятника стражи, Писаря или Шпиона. Но скорее всего только зря потратите деньги.
Я непонимающе посмотрела на Галеаццо. Он продолжил.
— Для того, чтобы просто подать заявку на должность — нужно заплатить. На низших должностях сумма составляет два годичных жалованья. Но не факт, что вы сможете продержаться два года, и хотя бы вернуть эти деньги.
— А чем выше, тем больше надо заплатить? И вернут ли деньги, если я не изберусь?
Галеаццо почти не глядя свернул на лестницу, ведущую в нижние этажи тюрьмы. Я последовала за ним.
— Да. За должности в городском или церковном совете уже придется выложить три годовых жалованья, за место в высшем — четыре. И нет, деньги, в случае неудачи, вам никто не вернет.
Это было неприятно. Но не успела я посетовать на такой узаконенный грабеж, как оказалось, что мы пришли. Никто даже не подумал остановить городского судью, решившего по собственной надобности посетить узников. Меня, чую, и на порог бы не пустили.
В камере матери было мерзко. Она лежала на подстилке, пуская кровавые пузыри изо рта, но никто не спешил ей помочь. Я подбежала к решетке, вцепилась в нее и не сдержала стона. Мать выглядела отвратительно. Ее кожа посерела, пальцы беспокойно теребили край одежды, а покрасневшие глаза казались сухими, словно она уже несколько часов не моргает. Едва стражник отпер камеру, я вбежала к ней, взяла ее иссохшие пальцы в свои.
— Мама, мама! — позвала я ее. Но ее взгляд так и остался устремлен в потолок. Я повернулась к Галеаццо, невозмутимо смотрящему на эту сцену. — Воды, дайте воды!
По его кивку стражник зачерпнул ковшиком воду из бочки где-то в конце коридора, и принес мне. Я попыталась напоить мать, смочив свои пальцы и дав стечь каплям на сухие потрескавшиеся губы. Она сглотнула. И еле слышно прошелестела на выдохе:
— Сестра... — она сдавила мои пальцы, совсем чуть-чуть, совсем не так, как в прошлую нашу встречу, когда она поставила мне синяки на запястьях.
— Это я, мама, это я. Вот, выпей еще, — я покапала еще немного воды. Я обернулась к Галеаццо и спросила: — а можно ли ее как-то отсюда забрать?
Его взгляд ненадолго остекленел, как у всех НПС, обсчитывающих что-то сложное, но потом он покачал головой.
— Госпожа Уффорт приговорена к шести годам заключения. Срок истекает следующей весной.
— Но она в ужасном состоянии! Ее нужно лечить! Она же умрет!
— Все смертны.
Пальцы матери снова сжали мои, и она повторила:
— Сестра. — и на последнем звуке из нее словно вышел весь воздух. Глаза закатились под веки, тело начало стремительно холодеть. Я, совершенно не отдавая себе отчета, заглянула в ее меню-подсказку. Ее свеча полностью догорела и теперь вместо огонька там вился лишь слабый дымок, прихотью разработчиков свивающийся в виде черепа. Моя мать в этом мире умерла.
— Примите мои самые искренние соболезнования, госпожа Аджаи, — донесся сверху уже не такой уж и ледяной голос. Похоже, его тоже проняло.
Стражники торопливо притащили носилки и вынесли тело. Я пошла за ними, а Галеаццо за мной.
— Что, детка, больше не придешь? — донесся голос Вампы. Он все так же сидел в камере, как и в прошлый раз. — Больше не к кому тебе ходить, да? Но ничего, еще встретимся, хехе.
— Заткнись, Вампа, пока еще один срок не получил, — повернулся к нему Галеаццо.
— Ха, «ваша честь». Чистоплюй ты всегда был, отчего нищим и помрешь. Возможно даже сильно раньше срока. А к девке не лезь, она наша. Сам видишь же. Да и с Сабуром она уже пообщалась, — Вампа сплюнул. — Думаю, скоро сюда сам ее и отправишь.
Я ускорила шаг.
Когда тело матери уложили в простой гроб и установили на повозку, Джан Галеаццо опять чуть обозначил поклон мне и сказал:
— Госпожа Аджаи, я вынужден вас покинуть. — Он протянул руку и чуть пожал мои пальцы.
— И я весьма благодарен вам, что вы приложили такие усилия для сохранения моей должности.
Его взгляд быстро метнулся по сторонам и, когда он понял, что рядом никого нет, то еле слышно добавил:
— Но я бы не отказался увидеть и настоящий дневник.
Благодарен он, как же. Сбежал, стоило только повозке с телом двинуться в сторону кладбища. Но, так или иначе, я рассчитываю на передышку. Ведь если моя уловка удалась, то те, кто искал дневник, будут уверены, что он у Галеаццо, и так же будут уверены, что доказательствам, которые там записаны, не будет дан ход. Ровно до того дня, пока Джан Галеаццо сохраняет должность судьи. С другой стороны, его карьеру можно считать законченной — сменить должность ему тоже теперь не позволят. Разве что он переедет ко мне на кладбище, в уютную могилку. Но это уже его собственная забота. И его телохранителей.
Рассуждая об этом, я дошла до своего дома.