Снедаемая этими мыслями, я поставила на стол корзинку с печеньем, печеные яблоки, сливки, сметану, сахар с карамелью и три чашки с кофе. Свекровушке, мне и…
— Это кому? — удивилась Эванжелина, проследив за моими действиями.
— Для Хран, — объяснила я свою ошибку и воровато посмотрела в отражение оконного стекла. Столкнулась взглядом с призрачным Инваго, и не только услышала, но и увидела, как он произнес:
— Спасибо, — а затем с улыбкой: — Два кусочка сахара и немного сливок.
Два так два, сливки так сливки. Добавила, размешала, села.
— Вот и пришла моя очередь в обморок падать, — заметила свекровушка, тоже начиная блестеть глазами. — И если ранее я могла сомневаться из-за доводов Гамми, то теперь уже не буду. Ты жена моего сына, тебе известен его тайный знак…
— Какой знак?
Она не ответила и со счастливой улыбкой заплакала.
— Чтоб тебя! — ругнулась я в сердцах и поднялась.
Чашка воды, две капли настойки, чьи запасы вот-вот иссякнут. Нюхательная соль и несколько тканых салфеток вытирать слезы. Я, не церемонясь, села возле матушки Дори, всучила ей чашку и не попросила, а приказала выпить. А все потому, что сквозь ее тихий смех уже проступала икота, и это не признак счастья, уж мне ли не знать. Дождалась, когда выпьет, и крепко ее обняла, с укоризной покосившись на оконное стекло. Инваго за столом уже не было.
Ушел, обрадовалась я. Но слишком рано, это подтвердило нежное прикосновение к ушку, теплое дыхание на шее и крепкое объятие сзади, одна рука под грудью, вторая на животе. Бестолочь. Мать обнять не может, решил поддержать меня. А через минуту я поняла, что он не бессердечный болван, а очень даже продуманный. Потому что свекровушка начала говорить, и я бы вряд ли смогла смолчать, не обнимай он меня.
— После того, как Таллик сбежал, я боялась, что более не увижу его и ничего о нем не услышу. И вдруг такое счастье!
— Сбе… — не договорила, Дори недвусмысленно сжал меня.
— А он не говорил? — удивилась Эванжелина, затем кивнула своим мыслям, произнеся: — Я бы тоже постаралась об этом умолчать. Мы повздорили, — ее голос вновь осип, а меня повторно сжали.
Синяков наставит или уже наставил. Увалень тарийский. Двинула локтем назад, преграды не ощутила, но возможность дышать тут же обрела. Правда, ненадолго, ровно до следующих слов свекровушки:
— Нет, не так… Мы не просто повздорили из-за его невесты. Это была мерзкая отвратительная сцена. Он впервые наорал на меня, свою мать, и я залепила ему пощечину.
— Ох ты ж! — ощутив новые тиски, я повторно двинула рукой назад.
Погруженная в переживания, мадам Дори моих движений не заметила, прошептала слезливо:
— Видит богиня, я корила себя непрестанно все эти годы, но ничего не могла изменить. Мой мальчик бесследно скрылся в ту же ночь. И как позже выяснилось, он подал заявку и вступил в ряды новобранцев вместе со своим лучшим другом. Хотел получить черную медаль Давлата, позволяющую снять мой запрет на брак с развращенной, лживой… — она запнулась, — прости меня Иллирия, о мертвых либо хорошо, либо ничего.
— Соня мертва? — вопрос вырвался нечаянно. Я попросту не сдержалась, а может, все дело в том, что призрачный деверь отстранился от меня, убрав наконец-то руки.
— Д-да, бедная девочка, сгорела на обряде бракосочетания с… — боязливый взгляд на меня, и Эванжелина Дори произносит тихое, но оттого не менее устрашающее: — с Дарушем Темным, лордом Уросом.
Я всем телом вздрогнула, хоть и постаралась себя сдержать, но, видимо, плохо справилась с задачей. Свекровушка заметила, более того, она еще и прокомментировала это.
— Прости, прости! — аккуратно сжав мои кисти, зашептала торопливо. — Мне не следовало упоминать этого подлеца! Ничтожнейший из людей, чудовище, недостойное жизни…
— Вы знаете? — Предположение, что Эванжелина легко отнесется к моему шестимесячному замужеству, было сродни сказке. — И Гаммира, выходит, в курсе. — Теперь хоть понятна ее неприязнь.
— Знает, но не скажет более и слова. Ты — наш шанс на возвращение Таллика в лоно семьи. Не призрачный, не надуманный, реальный. Я не понимаю, как сын не додумался провести обряд по всем правилам, едва тебя встретил. Право слово, узнай я о тебе пять лет назад, не мучила бы себя заверениями Хран, что мой мальчик жив и, быть может, вернется. Забрала бы в поместье, представила всей родне и не позволила ублюдку Уросу даже приблизиться… — она запоздало спохватилась, и прикрыла рот ладошкой. — Мне не следовало так выражаться, это недостойно, но он заслужил.
— Как вы узнали… об этом?
— Чуть более месяца назад он потребовал отдать ему Тору Эл, на которой не то женился, не то уже женат мой пропавший сын. Ту самую Эл, чье имя, как проклятье, передавалось из уст в уста в высшем обществе Тарии. Вдовийку, в пылу ревности сгубившую себя… и чуть не отправившую на тот свет последнего из рода Урос.