Хозяйка «Логова»

Никогда ранее мне не доводилось созерцать подчинение клятве и, надеюсь, более никогда не придется, потому что демона всего перекорежило, на три страшные секунды он вспыхнул факелом и прорычал сквозь клыки:

— Ладно… Ладно. Я, Хран Горный, расскажу тебе правду! — и столько беззащитности и безнадежности в голосе, что я чуть не забрала свое требование назад. Но стоило ему заговорить, это желание само собой исчезло. — Я нарушил указ Адо, помог смертному… заложнику долга и сам оказался в цепях. Прогнозы были неутешительными. Могли лишить силы, а могли и горных угодий, коими я владею по праву рождения. Скажу прямо, для демона это суровое наказание. — Рогатый вернулся к окну, сел на полюбившийся подоконник и заверил строго: — Но лучше тебе не спрашивать, кому я помог.

— И не собиралась, — солгала я с самым искренним видом и подтвердила свое намерение словами: — К тому же сейчас начнется самое интересное, ведь по сюжету легенды сейчас рядом с заключенным демоном должен появиться дух…

— Не сейчас, а через три столетия моего пребывания в цепях, — хмыкнул Хран, покачав головой. — Вивьен как дух очень слабая, но удачливая, она появилась в момент моего отчаяния, и я согласился присмотреть за наследником рода Дори.

— Все-таки она, и все-таки Дори, — заметила шепотом и чуть не упустила переломный момент в рассказе.

— …стою я в окружении родственников, пью из горла за роженицу и младенца, и вдруг сквозь легкий дурман ко мне долетает слезливый голос Вивьен, причитающей над трупом сопляка.

Сказал это и с полуулыбкой на губах затих на добрую минуту.

— А дальше? — потревожила я погрузившегося в воспоминания Горного.

— Дальше? — Хран моргнул. — Были слезы, сопли, заверения в искренней ненависти, обещания расплаты, одним словом — баба, пусть и призрачная. Я с трудом дождался, когда она умолкнет, а затем вернул бесстрашного дурня… Дори на землю, а заодно и друзей его, чтоб не скучно было.

Скептически вздернула бровь. Однако интересно у него получилось скрыть свой промах. Будто бы и не он с потоком силы переборщил, а затем искал, куда ее направить, так, чтоб без последствий. Правда, совсем без последствий не обошлось, воскресшие друзья перестали быть людьми.

— В целом и общем, — между тем продолжил демон, — мы сделкой остались довольны. Я помог ей, она помогла мне. А затем эта… — он издал низкий рык, явно выражая свое мнение по поводу умственных способностей духа, — предложила Адо новую форму искупления для демона. И этот… — рык повторился, — дал свое согласие.

Я не сдержала усмешки, тихо хмыкнула:

— О да, бедняжечка, исполнять обязанности хранителя рода в режиме столетие через два — это страшная кара. Куда страшнее лишения всех сил или горных угодий, коими ты владеешь по праву рождения, — повторила я его слова с неприкрытой ехидцей. — И это за проступок, о котором мне лучше не знать.

— Ты не понимаешь! — взвился черный ужас и вскочил под потолок. — Я — Хран Горный, сильнейший из демонов, обитающих на поверхности. Я — Повелитель заповедных земель, Вершитель судеб и Жнец, собирающий долги, — вдруг оказался в услужении. И у кого? У семейки смертных!

— Рода, — поправила я.

— Да какой род! Они из-за реликвии своей постоянно вырезали мужское поголовье. Так что не род, а семейка, и преимущественно бабская, истеричная. Ты Гаммиру видела? — При упоминании свекрессы я скривилась. — Вот! Это результат заботливой любви хранителя. Теперь представь, что я в каждую свою смену получаю двадцать таких! А в первое столетие их было сорок…

Представила, мысленно посочувствовала пышущему негодованием демону, а вслух произнесла:

— С этим разобрались. Теперь расскажи о Таллике Дори.

— Сволочь он! — Хран растерял весь свой пыл, спустился на пол. — Умер Талл, едва я на смену заступил. Минуты не прошло. Я не дослушал наставления Вивьен, ринулся спасать, а этот… Ты только представь, я, рискуя получить новое заключение, по старой памяти поднял силы бытия, провел обряд, вернул душу парня, а он сродниться с телом отказался. — И, словно бы копируя голос наследника, Горный произнес: — У меня сердце разбито. Нет смысла жить…

Мах рукой и раздраженное:

— Дурак! У него сердце целое, а вот селезенку разорвало, почки отбило, в голове вмятина с кулак, в груди так и вовсе дыра. А еще повреждена половина легкого! Я пытался вразумить, чтоб не об одном себе думал. А он в ответ: «Я с матерью в ссоре, друзей похоронил, девушку потерял, жизнь моя кончена». На артефакт ему, видишь ли, плевать, род и без наследника продержится до сорокаоднолетия дяди, а мать… простит его, когда о смерти сына узнает.

И странно, Хран ни разу не вспомнил об Инваго, а он вроде как брат.

— Вот так переплет! — невольно вырвалось у меня. — Бедный Таллик.

— Да какой там бедный, падаль себялюбивая! Он о заключении моем ни сном ни духом! И ладно я… хуже то, что он не представлял, что своей смертью подставит под удар женщин семьи. Мать, сестер, Гаммиру. С трудом сдержался, чуть поганца не убил. И силы в дурня влил столько, чтоб дух в его теле навечно застрял.