Хозяйка музея

– Это точно, – вздохнула Лена, – со мной лучше не связываться. У меня принципы.

Принципы принципами, а в душе Лена ужасно засокрушалась, что мнимый дед оказался даже младше ее. Она ощутила, что вся жизнь ее просочилась, как вода меж сложенными горсточкой ладошками. И не выпало на ее долю вообще никакого женского счастья. А сейчас все кончено. Такая судьба.

Леший, вероятно, заметил тень, набежавшую на до того веселое лицо своей гостьи.

– Эй, ты чего? Устала? Ты ж еще главного не знаешь! Я дочку твою здесь принимал. Они все вместе ко мне сюда приезжали. Красавица. Я своего хотел на ней женить. Сын у меня. Средней дурости шалопай, но в ум войдет. Хотел женить, а она говорит мне, люблю, мол, другого. А что ж не женится другой? – Я ее спрашиваю. Загрустила. – В задницу такого другого надо посылать, если не женится. На такой жениться надо без раздумий. Порода! Воспитание! Это ж видно. Ну что? Так и не женился?

Лена вздохнула и мотнула головой:

– Расстались они.

– И это хорошо! – одобрил Леший. – Значит, у нас все впереди.

Лена независимо дернула плечом.

– Ты не фыркай! Я знаю, о чем говорю. Вот расскажу – ты все поймешь. Ничего случайного в жизни не бывает. Я, конечно, не знал, зачем поехал на эту рыбалку. И там злился, что ничего не выудил. И ехал назад злой. А на деле – выудил тебя. То есть свою новую жизнь.

– А я какое отношение имею к твоей новой жизни? – скептически поинтересовалась Лена.

– Самое прямое. Все только начинается, сама поймешь!

Алексей плюхнулся в кресло, откинул голову, хитро глянул на свою гостью и продекламировал:

Если б милые девицы
Так могли летать, как птицы,
И садились на сучках,
Я желал бы быть сучочком,
Чтобы тысячам девочкам
На моих сидеть ветвях.
Пусть сидели бы и пели,
Вили гнезда и свистели,
Выводили и птенцов;
Никогда б я не сгибался,
Вечно ими любовался,
Был счастливей всех сучков[20]

.

– Тьфу! – отчаянно стараясь не улыбнуться, решительно вымолвила Лена.

– Что «тьфу»? Это Державин! Классика! А ты «тьфу»! Вот – мужик настоящий! Уважаю! Просто мысли мои предвосхитил.

– Державин? – с глубоким сомнением повторила Лена.

– Ну, не я же! Сама подумай! Я б так не смог! «Чтобы тысячам дево#чкам на моих сидеть ветвях…» Кто б не мечтал… А тут ни одной… По собственному твердому обещанию. Представь.

Леший вскочил, подошел к Лене, взял ее за руку, подвел к дивану.

– Садись напротив. Я тебе расскажу по-быстрому что да как. И поедем. Но сначала ты должна знать, почему ты здесь.

– А я и так знаю, – независимо и гордо промолвила Лена.

– Молчи и слушай. Я тебе расскажу, как я лоханулся. И потом ты поймешь, что к чему.

4. «Слушай, как я лоханулся!»

– Я женился в восемнадцать лет. По невероятной любви. Ну, сама знаешь, как в восемнадцать лет бывает. Каждый день как последний. Все, что захочешь, вынь да положь. Прямо сейчас. Иначе – дайте пистолет, застрелюсь. Смысла жить не осталось. Мы с Ленкой, женой, учились в параллельных классах. И на школьном вечере она меня пригласила на белый танец. Я и танцевать-то не умел. Но пошел. Ну и все. Прилипли друг к другу. Как школу еще закончить удалось, сейчас даже не понимаю. Теперь говорят: гормон бурлит. Зов плоти. Наверное, так. Такой зов у меня был, что ночами не спал. Думал только о ней. Остаемся вдвоем, успокаиваюсь. Могу передохнуть. Расходимся по домам – конец жизни. У тебя так бывало?

– Я даже не знаю. Надо подумать, – Лена старательно пыталась вспомнить, что испытывала, когда влюблялась в шестнадцать-семнадцать лет.