Хозяйка разорившейся таверны. Путь к счастью

Сегодня он был смирный, ну, что кастрированный жеребчик, и что-то мне подсказывало, что он проглотит и не такое оскорбление.

Я-то выплыла, выкрутилась. А вот от него многие отвернулись, и невеста отказалась. Спесь с него сбили, и он, серый, потухший, потасканный и смирный, теперь и слова поперек мне вякнуть не посмел.

— Ты, Мари, молодец. Правда — молодец. Я просто восхищаюсь тобой, — проговори он, вытягиваясь в струнку и тяня шею, как голодный гусь. По-моему, он даже задницу напрягал, изо всех сил стараясь выглядеть искренним и по-настоящему восхищенным.

Похвальное рвение!

— Неужели? — холодно произнесла я. В его уважительные слова почему-то не верилось ни на грош.

Это еще больше ободрило Грегори. Видно, он думал, что я и говорить-то с ним не стану. Да, если честно, и не стоило б. Но так хотелось подольше посмотреть, как он будет пресмыкаться.

В его глазах, голодных и каких-то удивительно испуганных, изумленных, зажглась надежда.

Нет, серьезно? Он что, подумал, что похвалит меня, скажет пару приятных, льстивых фраз, и я растаю и прощу его?

И более того — приму обратно?

Он ведь на это рассчитывал, не так ли?

— Правда, — сказал он с такой теплотой, что у меня глаза на лоб полезли. Что?! Небось, неделю у зеркала репетировал? — Я ничуть не преувеличиваю. В моих глазах, Мари, ты просто невероятно выросла и поднялась над собой!

Да что ты говоришь! Только я не вижу тут человека, которого волновало бы твое мнение обо мне!

— Я был такой идиот, — о, а вот мы и подошли к гвоздю программы сегодняшнего вечера! — Я думал, ты пустышка. Думал, ты просто хорошенькая мордашка, легкомысленная и неразборчивая девица, не более.

Так, начал с изобличающих откровений. Чтоб показать, как он честен, и доказать мне свою искренность.

Я приняла заинтересованный вид, изо всех сил старясь не расхохотаться ему в лицо.

— А ты показала себя с самой неожиданной стороны, — продолжал Грегори, ободренный моим молчанием. — Вот о такой женщине — умной, сильной, хорошей хозяйке, — мечтает любой мужчина в нашем городе!

— Да что ты, — ахнула я притворно, прикрыв рот ладошкой и сделав доверчиво-круглые глаза.

Грегори с жаром закивал.

— Да, да! — ответил он. — Моя мать, узнав, что я порвал с тобой, очень бранилась, — тут Грегори повесил голову и притворно грустно вздохнул. — И даже грозилась выставить меня из дому! Вот так она расстроилась. Сказала, что я упустил выгодную партию, а она могла бы обрести почтительную и трудолюбивую дочь в твоем лице! Но я лишил ее этой мечты!

«Да неужели? А не эта ли достопочтимая дама говорила, что я тебе не ровня? Что-то у нее провалы в памяти начались, коль она это так скоро забыла!»

Грегори слегка потужился, и на его лживые глазки навернулись две скупых слезинки. Крокодил ты брехливый…

— Не может быть!

— Еще как может. Она заявила, что ты просто клад, а не невестка. Где еще найдешь ту, что сама может содержать семью?

«Ага, ищите дуру, кормить ваше паразитирующее семейство!» — недобро подумала я.

— Мари, — меж тем полным светлого вдохновения голосом произнес он. — Я виноват перед тобой. Я долго думал… я так ругал себя! Я даже расстался с той девушкой. Не смог с ней оставаться. Ты можешь мне не верить, но когда я увидел тебя… твой огонь в глазах, твою смелось и решимость, я пропал! Да, я в тот день ругал тебя, но это потому, что слов не мог подобрать нужных и правильных. Ты была такая… такая!.. Я забыть не мог твою силу, твою красоту, твое достоинство, когда ты нас выставила. Мысли о тебе с того дня не давали мне покоя. Я не мог ни есть, ни спать. Только о тебе и думал. Переживал. Места себе не находил, страдал, извелся весь. Словом, сейчас, когда я раскаялся, когда я порвал с прошлым, со всеми своими подружками… Я готов стать самым ласковым, самым почтительным мужем. И работать простым поваренком на твоей кухне готов. Или, там, дров нарубить, и что по хозяйству надо… Мари, может нам начать все заново? Как ты думаешь?

***

Ответить я не успела. Просто обалдела от наглости этого скромника!

А пока я молчала, потрясенная его бесхитростной наглостью, в атаку пошла тяжелая артиллерия.

Мамаша этого подлеца, старушка божий одуванчик, вроде, и не старая еще дама, но уже скрюченная, словно ее от злости искорежило.

Ходила она вечно в унылых зеленых цветах, как черепаха Тортилла, в огромной шляпе и с палкой, на которую тяжело опиралась. Глаз ее из-под насупленных седых лохматых бровей видно не было. Нос крючком, длинный, свисал до самых губ. Рот — просто щель на лице. Злая щель.

И висячие, как у бульдога, дряблые морщинистые щеки.

Эта почтенная дама, тряся головой, шустро приблизилась ко мне. Она даже не спросила, помирились ли мы, простила ли я Грегори. Она просто была уверена, что иначе и быть не может!

— Вот и правильно, вот и хорошо, — мерзким голосом проскрипела она, рассматривая и меня, и мою таверну. — Нечего упрямиться, когда хороший человек замуж зовет. Родом ты не вышла, чтоб сильно разборчивой быть! К тому же, порченная… кому ты нужна. А Грегори очень хорошая партия для тебя, замарашки.

— Да неужели! — вскричала я.