Хозяйка Рима

— Почему у тебя всегда чешутся руки меня отлупить? — спросил у меня сын. — Никого так часто не наказывают, как ты меня.

— Просто другие дети ведут себя смирно, Верцингеторикс.

— Погоди, пока я вырасту. Тогда ты не сможешь отпускать мне оплеухи. Я стану большим и сильным гладиатором, и тебе придется считаться со мной.

С этими словами он принялся скакать по комнате, потрясая воображаемым мечом. У меня защипало в глазах. Все, что ему нужно, — это учебный деревянный меч, пыльная арена, пара серых глаз и дружеское приветствие. Я протянула руку и привлекла сына к себе. В ноздри мне тотчас ударил запах моря, что означало, что он без моего ведома бегал купаться в гавань и за это время мог подцепить добрую половину существующих в Италии болезней.

Но он увернулся из моих объятий, а заодно умудрился испортить мне прическу.

— Хватит меня целовать.

— Только в том случае, если ты будешь послушным ребенком.

— Ладно, буду.

— Свежо предание, — заметила проходившая мимо рабыня.

В наемном паланкине я добралась до местного дворца, куда накануне прибыл император. Мне ни разу не доводилось петь во дворцах, и как только я ступила на землю, как тотчас же вытаращила глаза, рассматривая его здание. Скорбь Домициана, судя по всему, плохо уживалась с роскошью. Выщербленные мозаики, пыльные статуи, половина залов погружены в темноту. Дорогу мне указывал управляющий, который сам в полумраке не раз наступал мне на ноги. Он привел меня в пустынный вестибюль, отгороженный от зала, где проходил пир, занавесом, и велел ждать. В это время в зале выступали жонглеры — подбрасывали вверх и ловили, перебрасывая из руки в руку, горящие факелы. После их номера должны были подать главное блюдо.

— Тея, — услышала я рядом с собой голос танцовщицы Клеопатры. По ее плечам рассыпались золотистые локоны. Одета она была в полупрозрачный наряд, усыпанный блестками. — Ты не могла бы одолжить мне свои серьги? У меня одна сломалась. Не могу же я предстать перед императором с голыми ушами!

— Если все остальное голое, какой толк переживать из-за ушей? — пошутила я, однако сняла с себя и с улыбкой протянула ей свои золотые капельки. Нам с ней частенько доводилось выступать вместе на пирах, и она всегда держала себя приветливо. — Главное, не забудь их на столике рядом с кроватью своего очередного мужчины.

— Если забуду, император подарит мне новые, — улыбнулась она. — Моя хозяйка подкупила секретаря, чтобы тот шепнул императору, что я, мол, копия Юлии. И тогда после пира император наверняка захочет, чтобы я разделила с ним ложе.

— Думаю, ты права, — согласилась я.

— Может, подсмотрим за ним? — предложила она и подмигнула мне.

Заглянув сквозь щелочку в занавесе в триклиний, я сначала подумала, что у меня что-то не то с глазами. Потому что за занавесом было темно. Я заморгала, и тогда увидела, что все вокруг черное. Черные мраморные стены, черные ложа с горой черных подушек, чернокожие африканские рабы в черных туниках, которые в жутковатом молчании вносили и выносили блюда.

— Весело, — заметила я. Разговоры за столом велись едва ли не шепотом, пламя в светильниках лишь слегка подрагивало, и даже яркие одежды и украшения гостей казались в этом мраке тоже почти черными.

— По крайней мере, ты одета в том же духе, — Клеопатра потеребила складку моего черного платья, затем снова вытянула шею из-за занавеса. — И это сам император? На самом первом ложе. Тот, который в доспехах?

— Нет, это префект Павлин Норбан.

Павлин выглядел здоровым и цветущим. На пальце у него было кольцо, а на шее цепь — знаки нового положения, и они, похоже, ничуть его не тяготили. Власть была ему к лицу. Я даже представить себе не могла, что новый чин так резко изменит его. В нем ничего не осталось от милого юноши, которого я когда-то знала. Я не видела его с тех пор, как он внезапно отбыл в Германию, где после блестящей победы стал правой рукой самого императора.

— А с ним рядом, выходит, это сам император? Тот, что в черной тунике? — Клеопатра поправила свои кудри. — Ничего, я помогу ему оторвать глаза от кубка.

По сигналу распорядителя она выбежала в триклиний, похожая на огненное пятно на фоне окружающей черноты, и принялась изгибаться, извиваться, кружиться. Когда наконец совершив грациозный прыжок, она в томной позе застыла на полу рядом с его ложем, глаза императора вспыхнули, но лишь на миг. Впрочем, даже этого мига было достаточно.

— Ты следующая, — крикнул мне распорядитель.

После Клеопатры вряд ли кому захочется слушать мое пение. Император даже не взглянул на меня, когда я вошла в зал со своей лирой. Правда, Павлин одарил меня улыбкой, значит, все-таки узнал, и мне тотчас вспомнилось его приятное общество. Я поклонилась ему и встала на возвышение, дожидаясь, когда рабы наконец разнесут следующее блюдо. Даже пищу сегодня подавали черного цвета — сине-черные устрицы из Британии, черный хлеб с оливками, иссиня-черные сливы в ониксовых чашах.