По пути мне встретился оружейный магазин. Как-то совершенно неожиданно я подумала о том, что не купила никакого подарка Александру. А ведь я ехала мириться с ним и жить с ним душа в душу. Надо, чтобы он понял, что я помнила о нем в Париже. Я приказала кучеру остановиться, вышла и отправилась в магазин, чтобы выбрать для Александра какой-нибудь подарок.
Мне приглянулся английский карманный пистолет, так называемый «терцероль», что по-итальянски значит «ястреб». Курок у него был расположен не справа, как обычно, а посередине. Я попросила хозяина выгравировать на рукоятке дарственную надпись и прислать пистолет ко мне домой — желательно к завтрашнему утру. В этот миг чья-то рука властно тронула меня за локоть.
Удивленная столь бесцеремонным обращением, я оглянулась и увидела графа Ле Пикара де Фелиппо.
Я уже открыла рот, чтобы выразить возмущение, но тут мне бросился в глаза изможденный вид графа. Ле Пикара словно с креста сняли: он осунулся, побледнел, черты лица заострились до невозможности. Должно быть, он болен, решила я в замешательстве.
— Вы снова здесь? — спросил он вполголоса.
Я заметила, что от напряжения капли пота выступили у него на лбу. Похоже, он собирался устроить мне такую же сцену, как тогда, в мае.
— Почему бы мне не быть здесь?
— Вы сами отлично знаете, что порядочная женщина не должна поступать так, как поступаете вы.
— Я не совершаю ничего предосудительного. Я вошла в лавку и купила пистолет… Кто позволил вам играть роль моей дуэньи?
Он в упор смотрел на меня, его глаза пылали сухим блеском.
— Будьте уверены, сударыня, что все, что известно мне, станет известно и вашему мужу.
Щелкнув по-военному каблуками, он направился к выходу. Минуту я стояла неподвижно, раздумывая над всеми этими нелепостями; потом я нашла, что Ле Пикар, по всей видимости, не шутил. Неужели он действительно отправится в Белые Липы и сообщит Александру о Клавьере — и правду, и неправду? Это была бы катастрофа! Я бросилась к двери, намереваясь задержать полковника, но его уже нигде не было видно.
— Гражданка! — окликнул меня приказчик. — Гражданка, вы не сообщили своего адреса! Или вы уже забыли о пистолете?
Я вернулась, машинально продиктовала приказчику адрес. Настроение у меня после этой встречи было испорчено. «Только-только все начало налаживаться, — подумала я угрюмо, — я возвращалась домой, намереваясь помириться с герцогом, и вот — новая проблема! Они все — и Анна Элоиза, и Поль Алэн — просто живьем съедят меня, если узнают!»
И все-таки я решила поскорее вернуться домой, чтобы, по крайней мере, присутствовать на поле сражения, если боевые действия начнутся и половина дома дю Шатлэ объявит мне войну.
3
До сих пор наступление осени, надвигающейся, будто лесной пожар, с севера, было едва заметно, и далекие склоны холмов были едва подернуты розово-рыжим отблеском. Внезапно пожар настиг и нас. Мы ехали, осененные пунцовой листвой кленов, а когда выезжали из кроваво-красного подлеска на поляны, то оказывались словно под пурпурно-розовым куполом роскошного собора, сквозь который косо пробивались солнечные лучи и который сиял тысячами огней, как изумительной красоты витраж.
Была самая середина октября, но стояла необычная жара, почти как в августе. Вероника и Изабелла, сидевшие рядом со мной в карете, совершенно разомлели и были сонные от тепла и солнца. Дорога, пожалуй, была чересчур утомительной для четырехлетних девочек. Я поправила чулочки на обеих близняшках, несколько раз обмахнула их носовым платком, но, конечно, не сделала им прохладнее. Вот дома — там можно будет их выкупать в чуть теплой воде. Они, кстати, обожают купаться.
Я бросила взгляд на Эжени, сидевшую в самом углу. Она мне очень помогла во время этой поездки. Мало того, что эта молодая бретонка исполняла обязанности горничной, она еще и стала настоящей нянькой для близняшек. И кажется, сама полюбила их, хотя они и донимали ее непослушанием и шалостями. Однажды утром Вероника, когда пила молоко, обожгла язычок, и я заметила, как нежно Эжени ее успокаивала. Словом, к этой девушке, которую я раньше считала немного диковатой и не слишком умелой, я вполне искренне привязывалась.
«Надо найти ей жениха и дать приданое», — подумала я, полагая, что это первейшая моя обязанность. Сделать это будет нетрудно, надо только найти время. Эжени было лет девятнадцать; сирота, взятая в замок из деревни, она переняла у господ кое-какие манеры и научилась говорить по-французски. Она и собой была недурна; хрупкая, кареглазая шатенка с длинными ресницами. Невысокая, но хорошо сложенная. Словом, надо заняться ее судьбой — она это заслужила.
Был жаркий полуденный час, когда карета въехала во двор перед замком. Я никого не предупреждала о приезде, поэтому нас встретили лишь две слегка удивленные служанки. Обычно в такое время все здесь отдыхали. Приложив палец к губам, я шепотом приказала отнести Веронику и Изабеллу в дом, но не будить их: пусть отдохнут. Сама быстро побежала по лестнице наверх в детскую. Мне безумно хотелось увидеть маленького Филиппа.