Хозяйка Шварцвальда

– Ангел мой, черная месса – это смертельно скучное событие, на которое собираются старые уродливые ведьмы, чтобы перемыть кости другим старым уродливым ведьмам, которые не явились. И каждая при этом мнит себя повелительницей мира и Мессалиной самого Денницы.

– Так за что вас выгнали? – настаивала Агата.

Вместо Кристофа ответил Ауэрхан:

– За драку.

Оказалось, что на черной мессе дозволительно предаваться чревоугодию и блуду, а вот простонародный мордобой не приветствуется. Однажды кто-то из присутствующих магов в недостаточно почтительном ключе упомянул Фауста, который брезгливо относился к подобным сборищам. Все поняли бы, если бы Кристоф попытался отравить обидчика или отправил бесов свести с ума всю его семью. Но вот того, что он развернется и одним ударом кулака выбьет ублюдку сразу три зуба, не ждал никто. Демон этого колдуна возмутился, Ауэрхан ему достойно ответил, а дальше началась безобразная общая свалка, после которой зачинщиков навсегда изгнали с Броккена.

О содеянном ни человек, ни демон не жалели. В какие бы шелка ни рядился Кристоф и сколько бы книг он ни прочел, в глубине души он всегда оставался простым парнишкой из Виттенберга. Агата с теплотой вспоминала тот вечер, когда ей поведали эту историю. Редкие часы близости с наставниками приносили ей душевный покой. Тогда казалось, что у нее есть хоть какой-то призрак семьи.

Но сегодняшняя ночь выдалась совсем иной. Агата и Кристоф устроились в креслах друг напротив друга. Она успела переодеться в домашнее платье. Раф оставил на шее красную зудящую полосу. Ауэрхан подбрасывал поленья в печь. Кристоф же злился – на Ауэрхана, на нее и на себя, – но никак не мог определиться, на ком первом сорвать свой гнев.

– Ты выбрала отвратительное платье, – наконец заявил он. – Обрядилась монашкой. Сидела как вареный карп.

Они не обсудили заранее, как Агате себя вести, но она догадывалась, чего ожидал ее опекун. Кристоф любил хвастаться редкими картинами и книгами из своей коллекции. Он мечтал, что Агатой тоже удастся блеснуть. Вот только она от такой идеи не пришла в восторг. Обычно покорная его воле, на сей раз Агата поймала себя на мысли, что не хочет наряжаться ради убийцы матери и говорить с ним. Единственное, чего она по-настоящему хотела, – это взять в кладовке топор и размозжить ему голову.

– Маленькая неблагодарная мерзавка! – кипятился Кристоф. – Я надеялся посмотреть на его рожу, когда ты заткнешь его за пояс ученой болтовней, как ты умеешь.

– Если вы с Ауэрханом для этого меня обучали, то зря потратили столько сил. Могли бы обойтись парой фраз на латыни. Почему мы не убьем его?

Кристоф откинулся в кресле и вздохнул. Они с Ауэрханом обменялись взглядами. Значит, уже обсуждали это. Никто не любит внезапных вторжений.

Забавно, что, живя бок о бок со слугами Сатаны, сама она ни разу не причинила вреда ни одному живому существу, если не считать охоты. Но мысль об убийстве Рупрехта Зильберрада приводила Агату в радостное возбуждение. Она откуда-то знала, что с его смертью с души падет тяжкий груз. Никогда прежде она не испытывала такого страха перед кем-то, как сегодня днем. В Зильберраде пряталось что-то жуткое и громадное.

– Вы хотите испытать меня? – спросила Агата. Она наклонилась, коснулась его руки. – Убедиться, что я способна убить человека?

Кристоф вздохнул:

– Ангел мой, нет ничего проще, чем убить человека. Я проделывал этот фокус десятки раз. Поверь мне, сложнее промыть кишки для колбасной оболочки, чем отправить кого-то на тот свет.

Агата взяла его за запястье, прижалась щекой к руке. Кристоф Вагнер запрещал всякую привязанность под крышей своего поместья, но испытывать благодарность не возбранялось. Он вырастил ее, сделал той, кем она стала, отрезал все лишнее от ее характера и закалил то, что осталось. Его условия были просты: она обязана стать лучшей. Взрастить в себе все добродетели Фауста, отточить свой ум до совершенства, заткнуть за пояс всех рожденных за последнее столетие великих мужей, превзойти Парацельса, Галилея и Кеплера. Кристофа не смущало, что она родилась женщиной. «Ты не такая, как остальные, – убеждал он. – Ты никогда не выйдешь замуж и не изуродуешь свое тело родами, не превратишься в жирную бабенку, у которой из всех развлечений только сплетни и походы на рынок. Я подарю тебе свободу».

До сего дня эта мысль утешала Агату. Она знала, для чего живет. Даже ее мать умерла, чтобы она могла посвятить себя делу Фауста. Никто не мог пробудить в ней тревогу.

Кроме Рупрехта Зильберрада.

– Если это так просто, почему вы не сделаете этого?

Она посмотрела на Ауэрхана. Демон перестал возиться с печкой и встал позади кресла Кристофа, заложив руки за спину.