Хозяйка Шварцвальда

К тому же Кристоф Вагнер, похоже, его поразил. Агата никогда не рассказывала о своем опекуне: ни кто он, ни при каких обстоятельствах таковым сделался. Рудольф наверняка представлял себе благообразного пожилого дядюшку, строгого с чужими, но мягкого со своей подопечной. Он никак не ожидал встретить мужчину по виду младше его самого, щеголевато одетого и с наглым резким лицом. Повадки Вагнера производили на людей ошеломительный, даже оглушающий эффект. Обычно Агате это нравилось, но теперь она стояла между Кристофом и Рудольфом, мечтая развести их как можно дальше друг от друга.

Рудольф ничего не произнес, но Кристоф все понял. Люди обыкновенно не догадывались, насколько он проницателен. Едва за лекарем закрылась дверь, как на Агату обрушились все семь казней египетских, включая нашествие саранчи и огненный град. Вагнер называл ее маленькой потаскухой и Фамарью[36] и швырялся в нее пустыми чашками. Агата хотела уточнить, что блудницы, по словам Иисуса, тоже могут войти в Царство Небесное, но передумала. Всегда полезно уметь держать язык за зубами. Наконец Кристоф выдохся, упал в кресло и простонал, чтобы неблагодарная дрянь принесла ему воды. Агата налила ему вина, подав со склоненной головой и опущенными глазами. Ее смирение Вагнера не обмануло, но смягчило.

Потом он гладил ее по голове и умолял не делать глупостей. Разумеется, он не ждал, что Агата останется девственницей до глубокой старости, но видит ли она, сколько горя женщинам приносят мужчины? Что Берте, что Урсуле, что ее собственной матери… Ведь, строго говоря, Эльзу отправили на костер за грехи отца, то есть тоже по вине мужчины. «Не повторяй их ошибок!» – предостерегал Кристоф. Усадив Агату на подушечку у своих ног, он долго рассказывал ей, что мужское семя – это яд, и если она все же решит покувыркаться с негодяем вроде этого эскулапа – а он точно негодяй, женщины других не выбирают! – то пускай хотя бы убедится, что он не оставит ей парочку сюрпризов напоследок. От некоторых можно избавиться с помощью ванночек и мазей с омерзительным запахом, но вот с нежеланной беременностью, не говоря уже о французской болезни, совладать не так-то просто. В конце Кристоф окончательно размяк и взял с Агаты обещание, что она будет осторожна, не потеряет осмотрительности и останется его разумной славной девочкой, которая всегда думает головой.

Агата обещала.

Остаток ночи она лежала без сна, прислушиваясь к ровному дыханию Урсулы и оглушительному тиканью напольных часов. Она сменила простыни и застелила кровать свежим бельем, пока Ауэрхан держал Урсулу на руках. Кристофу она так ничего толком и не рассказала. Он этого и не ждал, но даже если бы Агате внезапно захотелось поговорить с ним открыто, она бы не сумела описать, что чувствует.

Она не испытывала жажды плоти, по крайней мере такой, как описывал Вагнер. Ее тело не стремилось к телу Рудольфа, не молило об объятиях, губы не горели от мыслей о поцелуях. То было совсем другое. Находясь рядом с ним, Агата всем своим естеством ощущала правильность. Это было все равно что найти решение задачи, которое не давало тебе покоя, истязало долгие годы, а потом вдруг сошлось. Все в жизни встало на свои места и укоренилось на них так прочно, что невозможно было отныне жить по-другому.

Агата понятия не имела, что будет делать, если Рудольф откажется от сватовства. Впрочем, не то чтобы это сильно ее беспокоило. Она отчего-то была уверена, что он испытывает по отношению к ней то же самое, что она к нему. Ведь любое уравнение жаждет быть решенным.

* * *

На следующее утро Рудольф встретил ее с тревогой.

– Мне доложили, что сюда едут комиссары из депутации ведьм, – говорил он, поднимаясь по лестнице так быстро, что Агата едва за ним поспевала. Хорошо так шагать тем, кто носит штаны вместо юбок! – Они ищут фрау Шольц.

Агата с трудом припомнила, кто это. Ах да, женщина, что пыталась вытащить из костра свою дочь! Ее ожоги должны были уже поджить.

– В таком случае хорошо, что ее тут нет, ведь правда?

Рудольф остановился. Его плечи опустились.

– Ведь правда? – повторила Агата с нажимом.

Когда он обернулся, они все еще стояли на лестнице перед дверью его кабинета. Агата – ниже на несколько ступенек. Если бы он сделал виноватое лицо или она заметила в его глазах хоть проблеск сомнений, все было бы значительно проще. Но Рудольф стоял перед ней прямой и уверенный в собственной правоте, готовый в случае чего отстаивать фрау Шольц хоть перед самим пробстом. Агата протиснулась мимо него к дверям и распахнула их.

На руках фрау Шольц от локтей до кончиков пальцев красовались свежие повязки. Сама она выглядела значительно лучше, чем в их последнюю встречу. Оставалось несколько мгновений на то, чтобы принять решение.

– Мы спрячемся за занавеской в «оспенном доме», – предложила Агата. – А вы скажете, что утром вам померещился бубон у одного из пациентов и сейчас там карантин. Они побоятся осматривать больных. Им и самим наверняка не в радость этот приказ.