Хозяйка Судьба

Карл выбрал изумруд. Он выбрал его, следуя одной лишь интуиции, как камень власти, и терпеливо ждал, изнемогая от тяжкого гнета сожалений, которых никогда раньше не знал, тоски, смысл и содержание которой стали окончательно понятны ему только теперь, и ужаса, жаркое дыхание которого никогда не опаляло его бестрепетного сердца. Однако воля не зря дается человеку, и не напрасно воспитание ее называют закалкой, как и рождение меча. И пока душа Карла корчилась в беспощадном огне страдания, воля держала его в сознании, не позволив отступить и упустить свой шанс. И вот камень завершил оборот и повернулся гранью, на которой ослепительно сверкал золотой гравировкой крошечный двурогий дракон трейского символа «тет». Оставалось только протянуть руку и коснуться его пальцами. Тет.

4

— Люблю, — сказала она, откидываясь на подушки.

«Любовь?» — Карл не мог оторвать жадного взгляда от ее роскошной груди, но мысли никогда не прекращали своего стремительного бега в его холодной — всегда холодной — голове. Даже страсть не могла остановить того, что являлось самой сутью его существования.

«Любовь?»

Нет, конечно. Все, что угодно, но только не любовь. Это Карл знал абсолютно точно. По-видимому, это была всего лишь страсть, возможно, вожделение, может быть, вдохновение, ведь Ребекка была воистину прекрасна. Нет, она не была красавицей в общепринятом смысле слова. Во всяком случае, в глазах тех, кто не способен видеть суть вещей, красавицей она не являлась. Однако для Карла она была чем-то таким, что он просто не мог выпустить из рук, кем-то, чье дыхание он просто обязан был слышать рядом с собой хотя бы иногда. У нее были глаза, любоваться которыми Карл мог часами, и вспоминал их часто, прикидывая между делом, как можно было бы передать на холсте это сводящее с ума золотое сияние. Вероятно, это было очень трудно сделать. Скорее всего, это было невозможно в принципе, но игра — поиск невозможного — ему никогда не надоедала, а воплощение — это всего лишь вопрос техники. Впрочем, если Карл действительно чего-нибудь желал, остановить его не могли ни боги, ни демоны Нижнего Мира. Возможно, одна лишь Хозяйка Судьба могла бы вмешаться и положить предел его не ведающей преград воле, но она Карлу пока благоволила, и портрет Ребекки Яристы он все-таки написал.

Увидев завершенную работу, Гавриель едва не застонал, впервые на памяти Карла утратив душевное равновесие, не покидавшее его, казалось, никогда. И не зря. Положа руку на сердце, Карлу удалось все, чего он хотел от этого портрета. Буквально все. Глаза Ребекки сияли, как живые, заставляя его собственное сердце биться быстрее, а нежные губы… Ну, что сказать, глядя на эти, им же самим написанные губы, Карл сразу же чувствовал их вкус, и пламя вожделения поднималось в нем смертельным валом степного пожара. Единственное, чего он не изобразил на полотне — и не потому, что не мог, а потому, что не захотел — это силу ее собственной страсти. Или это все-таки была любовь? Что ж, возможно, что и любовь, ведь она, как и все прочие люди, не была лишена этой вполне человеческой слабости. А он? О, ему давно было известно о себе все, что он должен был знать.

«Любовь?»

* * *

— Ты не способен любить, Карл, — сказала ему однажды Сабина Альба. — Ты об этом знаешь?

— Почему вы так думаете, госпожа? — спросил он ее, стараясь казаться равнодушным.

— Потому что ты чудовище, Карл, — ответила она с улыбкой.

— Ты чудовище, — повторила она, открыто наслаждаясь его бешенством.

— Но ты мне нравишься, — в ее агатовых глазах зажегся незнакомый Карлу черный огонь. — Знаешь, почему?

— Нет, — он был обескуражен неожиданным поворотом разговора. — Откуда же мне знать?

— Не скажу, — вдруг шепнула она, и на ее скулах появился румянец. — Не сейчас.

— Утром, — объявила она через секунду своим обычным, полным надменности голосом. — Я скажу тебе об этом утром.

«Боги! — подумал он растерянно. — Она что приглашает меня в свою постель?»