«Как?! — гнев сжал его холодное сердце, и ярость кровью ударила в виски. — Зачем?!»
Снова, как это случалось уже с Карлом много раз в прошлом, его душа как будто распалась на две независимые, но, тем не менее, связанные между собой части. И одна половина его Я была ошеломлена абсурдной реакцией другой, не понимавшей, не желавшей понимать и принимать такие очевидные вещи, как
«Как?!» — Карл увидел себя как бы со стороны. Уставший, измученный, с мокрым от пота лицом, но все еще полный решимости довести до конца начатое дело, он стоял посередине просторной комнаты в каком-то городском доме Сдома, где, собственно, и произошли в течение первых часов ночи те события, за которые он, Карл Ругер, готов был лишить жизни любого другого человека. И, тем не менее, случившееся являлось уже состоявшимся фактом, принадлежавшим прошлому, и теперь, в настоящем, объятый гневом Карл пытался понять, как такое было возможно. Его сердце, его художественное чувство увиденного не принимали, отвергая и полагая неправдой. Однако другая часть его Я очевидным образом не была способна понять, откуда вообще могли произрасти этот гнев, граничащий с ненавистью, и это неприятие, подвергавшее сомнению истинность событий, которые на самом деле уже произошли, и хотя бы поэтому, являлись истинной правдой.
Он так и не отвернулся. Стоял, смотрел на Анну, в руке которой явственно подрагивал его кинжал, постоянно выцеливавший своим острым жалом ее открытое для удара горло. Смотрел и пытался сбросить с себя внезапно и так не вовремя обрушившееся на него наваждение. Он знал, что время неумолимо уходит, утекая, как песок, просыпающийся сквозь пальцы, и медлить нельзя, но с другой стороны никак не мог изгнать из своей собственной души чужой и непонятный ему гнев.
— Ну! — с силой выдохнул Карл, и Анна, наконец, отвела от лица свободную руку, которой, то ли пыталась скрыть от него свои слезы, то ли закрывалась от приводящей ее в животный ужас картины смерти и разрушения. Ее черные глаза были и сейчас полны слез и отчаяния, лицо утратило свою обычную прелесть, распухшие губы беззвучно шептали проклятия, которые, впрочем, бессильны были причинить ее новому господину хоть какой-нибудь вред.
«Как?!»