Хозяйка ветров (СИ)

Ему нравилось ее любопытство, звонкий смех и сочувствие в глазах цвета черной сливы. Нравился запах трав, кореньев и сложных зелий в её лавке. Нравилась нежность, с которой она проводила ладошкой по его шрамам и татуировкам. Нравились ее вздохи по ночам и невинное хвастовство ожерельем с семью синими жемчужинами: она никогда не снимала его и рассказывала всем, какой умный, сильный и храбрый ее мужчина, сколько стран он повидал и скольких чудищ победил.

С Басьмой Грыт остался на два счастливых года. Сны не беспокоили его, девушка с ночными глазами не плакала и не звала в бесконечный путь. Он любил и был любим, пока богам не надоело его спокойствие.

Однажды Басьму вызвали во Дворец Семи Куполов: младший сын наместника заболел гнилой лихорадкой, и придворному магу понадобилась помощница-травница. Она задержалась на два дня. В первый день Грыт скучал: не хватало разговоров, ее нежности и привычного травяного чая на ночь, чтобы не беспокоили шрамы. Этой ночью он увидел сон, но не запомнил его, только наутро щеки были мокры, а подушка пахла кувшинками и морской солью. Днем Грыт бродил по лавке, перебирал мешочки с травами и надеялся: случайность! Она не могла!

Вторая ночь и второй сон развеяли сомнения и надежды.

8

8

Он медленно взлетает над маленькой площадью среди аккуратных двухэтажных домов. Фонтан, кованые лавочки, стриженые акации. Вдали стучат литавры: ту-дум, ту-дум.

Посреди, на камнях у фонтана, замерла изломанная, залитая красным фигура. Вторая - рядом, на коленях, тянется вверх, будто ловит бабочку. Вокруг - темные силуэты, бегут к фонтану медленно, словно сквозь густой кисель. Над ними зависла багрово-черная паутина. Ближе всех один, самый темный и большой силуэт. Он - зло, боль, страх. Смерть.

- Не уходи! Пожалуйста! - догоняет зов.

Боль, отчаяние, мольба тянут к себе, отдаются в груди. Он останавливается. Опускается, падает... Натыкается на преграду. Больно! Он бьется о невидимый купол, раз за разом. Ту-дум, ту-дум. Все слабее, тише... тум... тишина...

Фигуры внизу удаляются, тают. Площадь лижут черные волны, дома оплывают белым песком...

9

9

Наутро, когда Грыт собирал пожитки в старую походную суму, вернулась Басьма. Единственный взгляд на осунувшееся, печальное лицо подтвердил: она ждала именно этого. Спешила домой, может быть, даже вызвала гнев наместника, но сны успели раньше.

- Я хотела как лучше... - Она устало опиралась на косяк, прижимая ладонью к груди ожерелье с синим жемчугом, и больше не улыбалась. - Эти сны замучили тебя. Остановись, Грыт. Ты тратишь настоящую жизнь на поиск миража. Двадцать лет... у тебя могли быть взрослые дети! Но тебе ничего не нужно, только твои сны. Ты как курильщик кха-бриша, не видишь реальности за мороком. А я... я всего лишь люблю тебя. Я могла бы родить тебе сына...

Грыт слушал и в глубине души понимал: в бесконечном поиске памяти он потерял все, что имел и мог иметь. Он сед, в дождь его спина болит, а старые шрамы ноют. Все, что он может - рассказывать байки внукам. Но внуков не будет. Он повидал полсотни стран, но ни одна не стала родной. И все ради чего? Ради имени? Бред и наваждение.

"Вернись, любовь моя..."

Наваждение. Сладкое, болезненное. Отказаться от него - и что останется? Двадцать лет погони за болотными огнями.

- Прости, Басьма. Ты права, я не достоин тебя.

Казалось, он рвет едва зажившую рану. Больно и страшно уходить от тепла и любви в неизвестность. Но если не сейчас, если задержаться - то никогда не узнать, кто он? Зачем он? Кто та девушка с глазами цвета ирисов, что звала его? И это "никогда" еще страшнее, чем тяжелая и опасная дорога на запад, в Суард и Грозовые горы.

10

10

- Нет больше. Кончилась. - Купец с почерневшим лицом развел руками. - Только пара горстей сухого нута.

Грыт молча подождал, пока Нурша-бей вынет из туго набитого мешка тощий мешочек с горохом, забрал его и вернулся к костру. Вода в котелке закипала, дразня запахом вчерашней просяной похлебки. Колчан подкидывал в костер обломки стрел. В глазах его тосковал красный закат, меч валялся рядом.

- Сегодня поедим.

Грыт высыпал в котелок нут и сел рядом: мальчишки-рабы, равнодушные от усталости и голода, молча раздвинулись, освобождая место. Он глянул на осунувшиеся лица, все, как один, с синими глазами. Закашлялся, зажимая рот варежкой и стараясь задержать дыхание.

- А завтра, Грыт? - скормив огню обломки лука вместе с лопнувшей еще три недели назад тетивой, тихо спросил Колчан. - Крупы нет, дерева нет. Яков купцы не отдадут.

Он через плечо глянул на собравшихся в подобии пещеры торговцев. Те растирали снегом яков, скармливали им кусочки мха, найденные на скалах. И ни на миг не выпускали из поля зрения охранников и свое оружие.

- Завтра... - прохрипел Грыт, держась за горло. - Завтра или дойдем, или...

- Завтра будем есть сказки, - проворчал суеверный Бочка. - Нет чтобы взять чуть больше проса... для какого дысса им тут книги и серебро? А хмирские веера зачем? Торгаши, шис их забери.

Ближайший мальчишка вздрогнул, нарисовал варежкой круг на лбу, зашептал одними губами: "Светлая, охрани".