Хозяйка замка Ёдо

Тятя поспешила покинуть покои сестры. Выходит, Когоо всё знала! Но от кого? Судя по поминальным дощечкам, она убеждена, что её супруг и дочери мертвы, а не в бегах… Тятя почувствовала болезненный укол совести. Конечно, вина за горести сестры лежит не на ней, это не она отобрала замок у Ёкуро Садзи, но ведь и спасти его она не пыталась. А теперь нет больше князя Садзи, который должен был стать верным союзником и покровителем Цурумацу в случае смерти Хидэёси…

В дальнейшем Тятя не раз виделась с сестрой, но никогда не заговаривала на печальную тему. Когоо, впрочем, после трагического события казалась ей более сдержанной и безмятежной, чем раньше.

Новогодние праздники 19-го года Тэнсё[83] Тятя провела с сыном в Ёдо. Гонцы от вельмож и знатных самураев один за другим прибывали в замок с гостинцами для Цурумацу; суета, поднявшаяся по случаю торжеств, утомляла хозяйку.

На пятый день нового года приехал Хидэёси, поиграл с сыном, провёл два часа с Тятей и засобирался в обратный путь, несколько раз повторив, что у него дел по горло.

— И что же за дела тревожат нынче покой вашего высокопревосходительства? Теперь, когда Одавара покорилась вашей власти, вы, надо думать, готовитесь усмирить Тохоку? — не без иронии осведомилась Тятя.

— Тохоку занимается Удзисато Гамоо, мне, стало быть, тут не о чём беспокоиться — к осени север будет усмирён, — отозвался Хидэёси.

Сразу после окончания осады Одавары он пожаловал Удзисато Гамоо земли в Айдзу с доходом в девятьсот двадцать тысяч коку и вменил ему в обязанность наведение порядка в северо-восточных землях. Головокружительный взлёт тридцатипятилетнего полководца, который из уездного князька, получавшего триста двадцать тысяч коку с рисовых полей в Исэ, превратился в правителя обширнейших угодий в Айдзу, потрясал воображение. Однако его нынешнее положение завидным назвать было нельзя. Поговаривали о разногласиях Удзисато с Масамунэ Датэ, влиятельным даймё из северных краёв, и о том, что подчинённые молодому полководцу войска бездействуют в ожидании оттепели, поскольку не привыкли вести боевые действия на заснеженных просторах севера.

— Коли Тохоку вас не тревожит, о чём же тогда печалитесь?

— Мало ли забот у государственного мужа, душа моя? Одно совещание за другим — глаз сомкнуть не могу, времени совсем не хватает.

С начала Нового года военные советы действительно не прекращались, но лишаться из-за этого сна было не в привычках Хидэёси.

По окончании семидневных новогодних празднеств он опять нанёс визит в Ёдо. На сей раз кампаку добился своего: совет поддержал его решение о строительстве внушительного числа боевых кораблей во всех приморских провинциях. Цель этой затеи держалась в тайне, подданные терялись в догадках: намерен ли его высокопревосходительство напасть на Чосон[84] или же он отправится воевать страны в южных морях. Слухи распустились буйным цветом.

Своими истинными планами Хидэёси не поделился даже с Тятей, ясно было одно: он строит флот для броска за море. Тятя между тем недоумевала, почему наезды её господина в Ёдо стали столь редки.

— Мне так одиноко в этом замке, живу словно на обочине мира. Пожалуйста, позвольте мне перебраться обратно в Дзюракудаи, господин.

Услышав просьбу, Хидэёси пришёл в изумление:

— Но ведь у тебя есть собственный замок! Только тебе, матери моего сына, дарована такая привилегия. Чего же тебе здесь не хватает?

— Здесь нет тэнсю, а мне бы ужасно хотелось жить в замке с настоящей высокой-превысокой башней. Я читала в одном старинном свитке, что тэнсю — это такое место, которое для женщин не предназначено, вот и размечталась о том, чтобы там пожить.

— Так-так, всё ясно! — захохотал Хидэёси. — Что ж, значит, Омаа скоро распрощается со своей тэнсю.

Он выполнил обещание, не прошло и двух месяцев. Дама Kara покинула резиденцию, увенчанную многоярусной укреплённой башней, и сад с пурпурными леспедецами. По приказу кампаку она перебралась в особняк отца, Тосииэ Маэды, тоже расположенный в пределах крепостной стены Дзюракудаи.

В начале десятого месяца состояние Цурумацу резко ухудшилось. Несколько дней мальчик метался в жару. Хидэёси спешно прибыл в Ёдо и — неслыханное дело! — остался на трое суток, до того испугался за своего наследника. Безутешный отец заказал молебны о здоровье сына во всех буддийских и синтоистских храмах в окрестностях Киото и пожертвовал триста коку риса святилищу Касуга в Наре. Лихорадка отпустила Цурумацу, но он по-прежнему кашлял.