Лошадь остановилась только после того, как почти что уткнулась мордой в сплетение стволов. Соскочив с подножки, доктор быстро пробрался под ветками к взмыленной дрожавшей лошади, гладя ее по морде, успокаивая, отвлекая. Неведомая тварь, чуть не вызвавшая катастрофу, исчезла так же внезапно, как появилась. Непонятно, кто это был. Босвенское чудовище? Почему тогда так легко отстало? Вцепившись обеими руками в сиденье, я пыталась заново привыкнуть к ощущению, что жива. Даже воздух теперь казался другим! От насыщенных запахов соли, травы и нагретых влажных камней кружилась голова. Я спрятала лицо в ладони, так как меня все еще немного мутило от страха, и не могла надышаться. Господи, ведь минуту назад я была уверена, что погибну!
Коляска слегка качнулась, когда Чарльз Медоуз забрался обратно. Мне хотелось взглянуть на него, но я не решалась. Он легко мог позволить экипажу разбиться. Мог бы выбросить меня на повороте — и никто бы ничего не узнал.
— Как это глупо, что один миг, один бездумный поступок может перечеркнуть всю жизнь! — вдруг со вздохом сказал Медоуз. — Вы угадали, тем утром я действительно был в лабиринте. Я как раз упаковал отобранные экземпляры скалларий, когда из тумана появился этот Хартман. Выскочил, как черт из табакерки. И при этом сиял, будто новенький пенни, — добавил доктор с сарказмом.
«У Джереми Хартмана была такая особенность: чем сильнее он был уязвлен, тем больше силился показать, что у него все в ажуре», — подумала я.
— Он похвастал своими успехами на балу, и у него даже хватило наглости намекнуть, что мисс Кэролайн оказала ему особую благосклонность… простите, не хочу оскорблять ваш слух этими грязными сплетнями. Сам не знаю, что тогда на меня нашло. Видно, сознание помутилось. Помню, что схватился за камень, а потом… Когда в глазах у меня просветлело, Хартман был мертв, а Лабиринт, наоборот, будто ожил.
Я слышал чей-то шепот. Видел, как менгир впитывал кровь, словно губка. Мне стало так жутко, что я бежал оттуда сломя голову. Заперся дома, достал бутылку портвейна и вскоре почти смог убедить себя, что мне просто привиделся дурной сон. Я упал на кровать и заснул. Через два часа меня вызвали в Кавертхол, чтобы освидетельствовать тело.
Некоторое время мы сидели молча. В ропоте волн, доносившемся из-под обрыва, теперь слышалось что-то угрожающее. История, рассказанная доктором, омрачила этот тихий день, добавив к сонной безмятежности окружающей нас природы нотку смутной тревоги.
— Клянусь, с того дня не было ни минуты, чтобы я не пожалел о содеянном! — с горечью воскликнул Медоуз. — Иногда мне кажется, что тот человек в лабиринте был не мной, а каким-то моим зловещим двойником! Простите, вы, наверное, думаете, что я не в себе…
Как ни странно, я его понимала. Мистеру Медоузу была совершенно не свойственна такая первобытная жестокость. Вызвать Хартмана на дуэль — еще куда ни шло, но это… Тут я вспомнила об Эйноне, и у меня забрезжила новая догадка.
— …Я не знал, как подойти к констеблю, чтобы признаться в содеянном, а когда собрался с силами, то оказалось, что опоздал. Они уже арестовали какого-то контрабандиста. К своему стыду, в тот момент я почувствовал облегчение. Думал, мне повезло, что какой-то убийца взял на себя мою вину. Для него одним грехом больше, одним меньше — какая разница? А я смог бы жить дальше, чтобы всей дальнейшей жизнью искупить тот поступок…
— Дуайт не убийца! — запальчиво возразила я.
— Теперь уже не важно. Вчера прошел слух, что в преступлении обвиняют лорда Уэсли. Этого я не мог допустить! Я хотел сегодня же рассказать ему, как было дело, а потом поехать в Босвен и сдаться. Моя честь требовала этого.
«Что это за честь, которая распространяется только на людей своего круга?!» — подумала я, кусая губы, чтобы удержаться от едких комментариев.
Получается, в кои-то веки длинные языки соседей сослужили нам добрую службу! Вероятно, кто-нибудь подхватил мои слова, сказанные сгоряча в пабе, и потрудился донести их до ушей мистера Медоуза, отчего у доктора наступило моральное прозрение. Очень вовремя, кстати. Иначе неизвестно, чем эта история обернулась бы для мистера Уэсли.
— Судейские чиновники как раз собирались в Кавертхол, — сказала я деревянным голосом. — Если вы действительно хотели признаться, более удобного случая не найти.
Доктор сгорбился еще больше, как человек, смирившийся с неизбежным. Мне было его жаль. Но как бы там ни было, а дело нужно довести до конца. Я сама взяла поводья, осторожно развернула лошадь и направила коляску обратно в деревню.
***
Деревенский староста слегка удивился нашему быстрому возвращению, однако его удивление не шло ни в какое сравнение с изумлением дознавателя, когда Медоуз выдал ему свою исповедь. Судейский чиновник дотошно расспрашивал доктора, очевидно, надеясь поймать его на какой-нибудь неточности, и в конце концов решил, что несчастный джентльмен просто пьян. Бедный мистер Медоуз! Ему пришлось приложить массу усилий, чтобы убедить судей в своей виновности!