Хозяин

Эльф резко вскинул голову, неожиданно осознав, что действительно чувствовал ее все это время, безошибочно находил даже в гуще Проклятого леса. Следовал за ней по пятам, сам не понимая, почему и зачем. Мудрое сердце все время пыталось открыть ему глаза на эту простую истину, но он не хотел видеть. И упорно старался не замечать, что начал понимать ее гораздо лучше, чем кто бы то ни было. В том числе Урантар, Гончие и даже погибший Сар’ра! Просто потому, что возникшие между ними в тот день узы были двусторонними! И Белка тоже оказалась с ним связана прочнее, чем с любым иным существом! Сразу это поняла, но, не желая рисковать, до сих пор молчала. Боялась стать уязвимой, опасалась того, что ушастый нелюдь сумеет воспользоваться этим преимуществом. Она вынудила его забыть тот миг краткого единения. Сумела оставить одну-единственную связующую ниточку, вела его за самый кончик все эти дни, следила каждый день и каждый час, а сама оставалась недоступной, как раньше.

Но теперь почему-то передумала.

Таррэн протянул руку и осторожно коснулся пальцами ее щеки. Невольно задержал дыхание, когда по жилам пронесся знакомый «Огонь», слегка напрягся, подметив сорвавшиеся с ладоней алые искры, но Белка не отстранилась. Казалось, его обжигающей магии даже не заметила. Только тихонько вздохнула и снова взглянула в упор – долгим, непонятным взглядом, от которого у него снова екнуло сердце. Однако было в этом взгляде нечто такое, отчего Таррэн неожиданно решился: отчаянно рискуя, осторожно посмотрел внутренним зрением. Сперва на нее, затем на себя. И только сейчас увидел то, о чем она пыталась сказать – тонкие, почти незаметные ниточки истинного единения, протянувшиеся между ними в обе стороны. Те самые кровные узы, которые связали их несколько недель назад, половина которых была активна и слегка напряжена, а вторая часть была до сих пор не востребована.

И Белка уже устала ждать, когда он прозреет.

Эльф бережно подобрал мягкую ниточку и неверяще сжал, теряясь в догадках и не смея даже надеяться. А когда по ней потоком хлынули чужие эмоции, вздрогнул всем телом и пораженно уставился на разом смутившуюся Гончую.

Она ничего не скрывала и больше не пыталась ввести его в заблуждение. Все было просто и открыто как никогда. Так, как она никогда не позволяла себе прежде. Ни с кем, нигде, ни один миг. А теперь с легкостью признавалась, что действительно читала его каждый день. Действительно слышала и чувствовала его все это время, да что там – даже порывалась использовать.

«Лучшего друга следует знать хорошо, а врага – как себя самого», – сказал когда-то король Миррд, вернувшись из того, самого первого похода, и Белка была с ним полностью согласна. Именно ради этого она рискнула приблизиться к ненавистному темному так близко, как ни к кому раньше. Ради этого же не стала обрывать нечаянно образовавшиеся узы. А когда не нашла никакого сходства между двумя братьями, была искренне ошарашена.

Разумеется, она знала о заключенной в родовых перстнях силе. Отлично понимала, что Таррэн был единственным, кто мог безбоязненно ее коснуться и претендовать на ее благосклонность без страха превратиться в послушную марионетку. Знала, что это ее рок – быть предназначенной темному магу. Такому же, как нынешний владыка Темного леса. Как его сыновья-маги. Их всего только трое и было – тех, кто способен противостоять ее чарам: сам Талларен илле Л’аэртэ, его отец и младший брат, которого уже два века считали пропавшим без вести. Но одного она убила двадцать лет назад, второго не желала видеть по определению, а третий оказался под самым боком, но его нельзя было и пальцем тронуть, слишком ценным был для отряда.

Это сводило с ума, злило и вынуждало рычать даже тогда, когда видимой причины на то не было. Это заставляло держаться от него на расстоянии, несмотря даже на соблазн использовать смертоносные руны. Но сперва она была слишком взбешена для этого, а потом… не смогла. А если и вынудила его тогда издать полубезумный вопль, то лишь для того, чтобы Танарис поверил. А потом, пока оглушенный эльф приходил себя, перерубила проклятую эльфийскую розу, сорвала с истерзанной груди ненавистные плети, от которых слезы наворачивались на глаза, да, слава богам, их она тогда сумела скрыть, хоть и слышала его боль до самого последнего мига. А еще – отчаянно за него боялась. И все те долгие минуты, что умело отвлекала внимание Танариса, неистово молилась про себя, чтобы наглый ушастый нелюдь… ее верный, но измученный до предела нелюдь… все-таки услышал, выжил и успел поправиться до того, как она истечет кровью. Просто хотела дождаться и хотя бы еще один раз взглянуть на непонятливого остроухого, который неожиданно стал ей так дорог.