Хозяин берега

Убийство произошло еще ночью, на самом берегу, чуть выше линии отлива. Окоченение, начинающееся обычно через два-три часа после наступления смерти, успело достигнуть своего полного развития, а трупные пятна при надавливании еще меняли свою окраску, хотя и в небольшой степени. По истечении суток эти темные пятна — следствие переполнения кровью сосудов в нижележащих частях тела — обычно уже не исчезали и не меняли местоположения.

Мурадова попробовала перевернуть труп, но мертвый инспектор рыбнадзора был слишком тяжел для нее, я сделал это вместе с Хаджинуром, от которого тоже не ускользнуло движение судмедэксперта. Описав в воздухе плавную кривую, откинутая рука Пухова с деревянным стуком ударила в плотно утрамбованный мокрый песок.

— Стреляли сзади, — сказала Мурадова.

Но я и сам видел: по сравнению с весьма скромными размерами входных отверстий выходные выглядели более обширными с характерными щелевидными формами.

— И стрелявший находился не рядом, — ответил я в тон и обратил внимание на спичечный коробок, положенный кем-то на белый лист бумаги.

— Это его?

За спиной у меня хрипло засипел Бураков:

— Нет! Надо записать: «В кулаке убитого зажат коробок спичек, на этикетке которого изображен Евтушенко в роли Циолковского…»

— А ты откуда знаешь, что это Евтушенко? — препирался Хаджинур Орезов.

— Пусть напишут, тебе говорят, темнота… У Буракова бьл неестественно хрипящий голос — как у говорящих попугаев.

Я заметил, что ветер усилился, прибой с грохотом тряс берег, казалось, что не коричнево-желтая пена вздымается над волнами, а лежат куски оторванной тверди.

По другую сторону — в проблесках солнца — тускло мерцали ртутные зеркала соляных озер. Марсианский пейзаж. Инобытие. Нельзя поверить, что где-то растут березы, еще лежат на полях снега, текут с тихим журчанием прозрачные ручьи, живут в суете и гомоне города.

От сизо-серых бараков метеостанции подошел милиционер:

— Звонил начальник милиции. С поста ГАИ. Насчет Мазута ничего пока не слышно.

— Кто это — Мазут? — спросил я у Буракова.

— Касумов… Первый браконьер этих мест. Он отсюда — с метеостанции.

— Начальник милиции давно уехал? — уточнил я.

— С час назад. С ним еще начальник областного управления и прокурор. Они хотели перехватить Мазута перед городом…

Все стало на свои места.

Я прибыл на место происшествия после того, как до меня тут уже побывало руководство территориальной милиции и прокуратуры. Впопыхах все как-то забыли о существовании недавно организованной бассейновой прокуратуры и ее главы.

— А что стреляные гильзы? Обнаружили? — спросил я. Бураков поднял розовое, чистое, словно только что из парилки, лицо:

— Да вот! Тут лежали. Одна и другая…

Гильзы нашел моторист метеостанции Рифат, привлеченный в качестве понятого. Стреляли из «макаровского», со сравнительно небольшого расстояния — с десяти метров, с самой кромки линии прилива. Следы стрелявшего смыло море.

Неподалеку виднелись отпечатки велосипедных колес. Принадлежали ли они транспортному средству преступника, а может, велосипедист проехал раньше или, наоборот, позднее?

— И еще — вот что я нашел. — Хаджинур Срезов показал мне стальной рыболовный крючок. — Это от калады… — Видя, что я не до конца, его понимаю, он пояснил: — Огромная сеть — шестьсот — семьсот метров. До километра. И на ней две-три тысячи крючков, целый частокол. Браконьеры ставят ее на осетровых далеко в море и каждый день выходят проверять…

Я подержал крючок и вернул Орезову. Вставал вопрос: как попал сюда Пухов? Кого-то выслеживал? Появился в момент причаливания браконьерской лодки? И вместо доказательств хищнического лова получил две пули в голову? Но почему в затылок? Может, его внимание было отдано чему-то другому?

Обо всем следовало поговорить с обитателями метеостанции. Что же касается осмотра трупа, то я мог и дальше смело положиться на Мурадову передо мной был молодой, но знающий судмедэксперт, и, хотя я не видел ее лица, я понял, что мне будет приятно и легко с ней работать.

— Это жена Мазута… — шепнул Бураков.

Женщина, наглухо замотанная платком — только быстрые глаза были видны сквозь щель, — тянула за телогрейку громадного лысого казаха: «Спать, спать, спать тебе надо…»

Казах, как похмельный памятник, возвышался на площадке перед радиостанцией, предостерегающе-задумчиво покачивал передо мной пальцами, невнятно, вяло бурчал:

— Зачем ты приходил? Сюда… Ты — кто? Ты — чужой! Не надо… Не надо…

Рядом стоял мальчишка, почему-то босой. На шее у него висел маленький магнитофончик — «вокмен», соединенный оранжевым проводком с хомутом наушников, из которых еле слышно доносилось: «…не рокот космодрома, не эта голубая синева…». От холода ноги у парня были сизыми, он поочередно поднимал озябшие ступни и каким-то йоговским движением складывал колено и подсовывал буряковые пальцы под подол длинной фуфайки.

— Подойдите ко мне, — сказал я женщине. Она неуверенно шагнула вперед. Казах угрожающе накренился. Мальчишка вышел из позы цапли, несуетливо, но быстро подпер плечом сооружение в телогрейке. ~ — Вы здесь работаете? спросил я.