Хозяин болота

— Триста тыщ, — вслух повторил Никита Иваныч, осознавая, что ничего в письме не понял, вернее, не мог сопоставить с действительностью, а отсюда и смысл прочитанного не доходил. Катерина стояла, зажав ладошкой рот, председатель сосредоточенно кусал внутреннюю часть губы — оба смотрели настороженно.

— Давай-ка вслух, — приказал дед Аникеев и подал письмо председателю. Тот осторожно, будто птицу, взял правительственную бумагу, однако прежде, чем прочитать вслух, молниеносно пробежал ее глазами. Никита Иваныч ревниво выслушал чтение и снова ничего не понял.

— Ну что, поздравляю, Никита Иваныч! — громко сказал председатель и заулыбался. — Как говорят, капля камень точит.

— Все ли ладно? — спросила Катерина, глядя на мужчин.

— Успокойся, Катерина Васильевна, — председатель пожал вялую руку старика, потом — старухи и направился к воротам. — Лучше не бывает!

Катерина бросилась провожать.

— И угостить-то было нечем, вы уж извиняйте, — певуче заговорила она. — Не обессудьте, коли что не так…

— Катерина Васильевна!

За калиткой она догнала председателя и зашептала чуть не в самое ухо:

— А говорить-то теперь не станешь с ним?

— Теперь нужды нет! — громко сказал председатель и потряс кулаком. — Теперь мы за болото и журавлей драться будем!

Оставшись один, Никита Иваныч еще раз прочитал письмо. Лоб вспотел, потекло между лопаток и взяла одышка. Глаза приковались к строчке, где говорилось про обводнение.

Катерина вернулась во двор и, застав старика в таком положении, всплеснула руками.

— Господи! Теперь-то что как истукану сидеть? Получил бумагу-то!

— Напутали, — простонал, ужасаясь Никита Иваныч. — Это же подумать надо: в Москве — и напутали! Не разобрались как следует, поторопились и — на тебе…

Но здесь же он вскочил, хлопнул себя по ляжкам и длинно выругался. Не в Москве напутали! Ни за что не могут там напутать! Вот же, черным по белому писано. Да как он мог только подумать!.. Кулешов — вот кто все переиначил. Он, вредитель окаянный! Его послали обводнять, доброе дело делать, эту самую ирригационную систему строить, а он же осушать взялся!

— От балбесина! — воскликнул Никита Иваныч, устремляясь в избу и хватая одежду. — Только и может, что в бане париться да за Ириной ухлестывать. Ну, я те счас да-ам! Я тя попа-арю! Такую баню устрою! Навек запомнишь!

Старуха говорила что-то ему, махала руками, вроде задержать пыталась — он уже ничего не видел и не слышал. Наскоро одевшись, дед Аникеев схватил велосипед и выехал на улицу.

Ох как мчался Никита Иваныч! Только волосы и штаны развевались да рубаха на спине отдувалась пузырем. Мелькали разрушенные алейские дома, куры, чьи-то старухи и деревья. Велосипед опасно юзил по грязи, вспарывал лывы и трясся на сучьях, норовя сбросить седока.

— Я те покажу-у! — кричал он на всю тайгу, виляя рулем. — Я те мозги-то разверну!

Сразу за Алейкой откуда-то вывернул аэроплан и ну тягаться с Никитой Иванычем!

— Я т-те покажу! — орал старик аэроплану, и тот скоро отстал.

Дорога к болоту была песчаная, ночной дождь смыл тракторные следы, прибил пыль и теперь по этой дороге оставался один единственный след велосипеда. Правда, этот песочек раскис, колеса увязали, и Никита Иваныч постепенно сбавил скорость. Рыжие пауты, видно только что народившиеся и оттого нахальные, роем вились над головой, а бесшумные слепни, по-предательски залетая в рукава и под рубаху, тупо жалили тело. От медленной и трудной езды мысли Никиты Иваныча потекли ровнее. «Эх, дурень, — думал он, усердно вращая педали, — мужику четвертый десяток стучится, а ума-то нету. Сам бы должен догадаться, что сушить болото — вред один. Ну, перепутало его начальство, послало торф черпать, так башка-то ему, балбесу, на что? Нет бы поспорить с начальством, схватиться с ним, а он — обрадовался, прикатил: у меня государственный план! У меня задание!.. Интересно знать, кто у него начальник? Сидит, поди, там какой-нибудь свистоплет вроде Богомолова…»

И только Никита Иваныч вспомнил про бывшего директора леспромхоза, как сразу стало ясно, отчего Кулешов такой послушный. Разговор-то, видно, короткий был: вызвали и сказали — стране торф нужен, из Москвы указ пришел — осушить Алейское болото и добывать. Куда денешься? Не поедешь — другого пошлют. Кулешову-то и невдомек, что расстояние от Москвы — ого-го! — и пока указ тот прошел через десяток разных начальников, его и переиначили. В настоящем-то указе про обводнение речь шла, и про птицу, а в том, который до Кулешова дошел, — про журавлей ни слова не осталось. Каждый начальник маленько подправил и — упорхнула птица из бумаги, даже не заметили где и когда. Потому, выходит, Кулешов вроде и ни причем. «Чего доброго, влипнет он, дадут ему, — подумал Никита Иваныч. — Начнут виноватого искать, допытываться, кто болото рыл. Начальство-то все по инстанциям сидят, с положениями — отвертятся. А этот лопух на болоте… И пускай! Раз накладут по шеям — потом думать будет!»