С этими словами Мессинджер подошёл к самому краю сцены и оглядел первые ряды партера. Крайняя возбудимость и впечатлительность, отличавшие Каулза, несомненно, отражались на его смуглом нервном лице, в его пылающем взоре, и, мгновенно выделив его, гипнотизёр глянул Каулзу прямо в глаза. Мой друг удивлённо вздрогнул и уселся плотнее, точно решив ни за что не поддаваться гипнотизёру. На сцене же стоял Мессинджер – на вид самый обычный, ничем не выдающийся человек, но напряжённый взгляд его был твёрд и неумолим. И вот под этим взглядом Каулз несколько раз дёрнулся, точно пытаясь удержаться напоследок за подлокотники кресла, затем приподнялся… и плюхнулся обратно, совершенно без сил. Я следил за ним неотрывно, но вдруг обратил внимание на мисс Норткотт. Она не сводила с гипнотизёра стального пронзительного взгляда. Такого неистового порыва воли я не видел никогда и ни у кого. Зубы, сжатые до скрежета, плотно сомкнутые губы, лицо, словно окаменевшее, беломраморное, прекрасное… А серые, холодно мерцающие из-под сдвинутых бровей глаза всё сверлили и сверлили Мессинджера.
Я перевёл взгляд на Каулза: вот сейчас он встанет, сейчас подчинится воле гипнотизёра. Вдруг со сцены донёсся вскрик, отчаянный вскрик сдавшегося, обессилевшего в долгой борьбе человека. Мессинджер, весь в поту, рухнул на стул и, прикрыв рукой глаза, произнёс:
– Я не могу продолжать. Здесь, в зале, есть воля сильнее моей. Она мешает. Простите… Сеанс окончен…
Гипнотизёр был в ужасном состоянии. Занавес упал, и публика стала расходиться, бурно обсуждая неожиданное бессилие Мессинджера.
Я дожидался Каулза и его спутниц на улице. Мой друг радовался неудаче гипнотизёра.
– Боб, со мной у него не вышло! – торжествующе воскликнул он, пожимая мне руку. – Не по зубам оказался орешек!
– Ещё бы! – подхватила мисс Норткотт. – Джеку есть чем гордиться. У него очень сильная воля, правда, мистер Армитедж?
– Но и мне туго пришлось, – продолжал Каулз. – Несколько раз показалось – всё, силы кончились. Особенно перед тем, как он сдался.
Вместе с Каулзом я отправился провожать дам. Он шёл впереди, поддерживая миссис Мертон; мы с девушкой оказались сзади. Сначала шли молча, а потом я вдруг резко, вероятно даже испугав её, произнёс:
– Мисс Норткотт, а ведь это сделали вы!
– Что именно?
– Загипнотизировали гипнотизёра. Иначе, наверное, и не скажешь.
– Что за нелепость? – засмеялась она. – Вы, значит, полагаете, будто у меня сильная воля?
– Да. И очень опасная.
– Чем же она опасна? – удивилась мисс Норткотт.
– Я полагаю, что любая чрезмерная сила опасна, если использовать её во зло.
– Что-то вы, мистер Армитедж, из меня какое-то чудовище делаете, – сказала она. А потом, взглянув на меня в упор, продолжила: – Вы меня не любите. И всегда меня в чём-то подозревали, не доверяли мне, хотя я никакого повода не давала.
Обвинение было настолько неожиданным и точным, что я не нашёлся, что возразить. Она же, помолчав, сказала жёстко и холодно:
– Не вздумайте вмешиваться в мою жизнь, мистер Армитедж. И не вздумайте из предубеждения настраивать против меня вашего друга. Не стоит ссорить нас с мистером Каулзом, ни к чему хорошему это не приведёт.
В её словах, в голосе слышалась явная угроза.
– Вмешиваться не в моей власти, но я боюсь за друга, – ответил я. – То, что я видел и слышал, даёт веские основания для страха.
– Ох уж эти страхи… – сказала она презрительно. – Что, интересно, вы видели и слышали? Что-нибудь от мистера Ривза? Он ведь тоже, кажется, ваш друг?
– Ривз никогда не упоминал при мне вашего имени, – сказал я, ничем не погрешив против истины. – Кстати, я должен сообщить вам печальную новость – он при смерти.
И я взглянул на девушку: проверить, какое впечатление произвели мои слова. Мы как раз проходили мимо окон, свет падал на лицо мисс Норткотт. Она смеялась! Да-да, тихонько смеялась, лицо её сияло неприкрытой радостью. Тут я испугался уже не на шутку. С этой минуты я не доверял ни единому слову мисс Норткотт.
До дома дошли молча. Прощаясь, она взглянула на меня предостерегающе. «Не вздумайте мешать мне, это опасно», – читалось в этом взгляде. Однако меня не остановили бы никакие угрозы, если б имелся очевидный способ защитить Баррингтона Каулза. Но какой? Рассказать ему? О чём? Что женихов этой девицы преследует злой рок? Что его невеста жестока? Что в ней таится сверхъестественная воля?.. Для страстно влюблённого Каулза всё это сущие пустяки. Человек такого склада просто не поверит, что его возлюбленная виновата или нехороша. И я молчал.
В рассказе моём наступает перелом. Всё описанное доселе основано на предположениях, логических рассуждениях и выводах. А теперь я, уже как непосредственный свидетель, обязан бесстрастно и точно описать смерть моего друга и то, что ей предшествовало.
В конце зимы Каулз заявил, что хочет жениться на мисс Норткотт не откладывая, вероятно весной. Он, как я уже говорил, был вполне состоятельным человеком, у невесты его тоже имелись сбережения. Причин для отсрочки не было.