Подбодренный этими словами, я пустился в пространные объяснения, где фигурировали все мои поставщики и кредиторы – от домохозяина до слуги. В блокноте у меня были записаны все цифры, и не без гордости могу сказать, что, выстроив факты в единый ряд, я дал весьма дельный отчёт о моём бездельном образе жизни и плачевном положении. Однако я с огорчением заметил, что мой собеседник крайне рассеян и взгляд его устремлён в пустоту. Если он вставлял замечание, то оно было столь формальным и бессодержательным, что становилось ясно: он ни в малейшей степени не следит за ходом моей мысли. Время от времени он изображал интерес, прося меня что-нибудь повторить или изложить более подробно, после чего немедленно погружался всё в ту же задумчивость. Наконец он встал и кинул в камин окурок сигары.
– Вот что, мой мальчик, – обратился он ко мне. – Я с детства не в ладах с цифирью, так что простите мою бестолковость. Набросайте-ка всё на бумаге да не забудьте вывести общую сумму. Как увижу глазами – сразу пойму.
Предложение было обнадёживающим. Я пообещал изложить всё как есть.
– А теперь пора и на боковую. Бог ты мой, уже час пробило!
Действительно, сквозь неистовый рёв бури послышался бой часов. Ветер шумел, как настоящий водопад.
– Перед сном я должен проведать кота, – сказал хозяин. – Он всегда беспокоится в ветреную погоду. Пойдёте со мной?
– Конечно, – ответил я.
– Только тихо и молча, а то все спят.
Неслышно ступая по персидскому ковру, мы прошли через освещённый вестибюль к дальней двери. В каменном коридоре было темно, но хозяин снял и зажёг висевший на крюке фонарь. Решётки в проходе не было, и это значило, что животное находится в клетке.
– Пошли! – сказал мой двоюродный брат, открывая дверь.
О беспокойстве зверя можно было судить по встретившему нас глухому рычанию. И вот мы увидели его в мерцающем свете фонаря – огромным чёрным клубком он свернулся в углу клетки, отбрасывая на белую стену уродливое пятно тени. В раздражении он бил хвостом по соломенной подстилке.
– Бедный Томми не в духе, – сказал Эверард Кинг, подойдя с фонарём к нему поближе. – Настоящий чёрный дьявол, верно? Ничего, поужинает – и дело пойдёт на лад. Будьте добры, подержите фонарь.
Я повиновался, и он направился обратно к двери.
– Кладовка тут рядом, – сказал он. – Вы не против, если я на минуту вас покину? – Он вышел, и дверь с металлическим лязгом захлопнулась за его спиной.
От резкого звука я вздрогнул. Меня захлестнула внезапная волна страха. Смутное предчувствие чудовищного коварства заставило меня похолодеть. Я метнулся к двери, но изнутри она не открывалась.
– Эй! – крикнул я. – Выпустите меня!
– Всё в порядке. Шуметь ни к чему, – произнёс из коридора хозяин. – Вы как раз удобно держите фонарь.
– Но я не хочу оставаться тут один взаперти.
– Не хотите? – Я услышал его полнокровную усмешку. – Ну, так скоро вы будете не один.
– Выпустите меня, сэр! – повторил я гневно. – Немедленно прекратите этот дешёвый розыгрыш.
– Для кого дешёвый, для кого нет, – сказал он с новой отвратительной усмешкой. И тут сквозь рёв бури я услышал протяжный скрип крутящегося ворота и громыхание решётки, двигающейся сквозь прорезь. Боже праведный, он выпускал бразильского кота из клетки!
В свете фонаря мимо меня медленно двигались прутья решётки. В дальнем конце клетки уже образовалась щель шириной в фут. С воплем я ухватился обеими руками за крайний прут и с безумным упорством принялся тянуть его назад. Я и впрямь был безумен – гнев и отчаяние переполняли меня. Минуту или больше мне удалось продержать решётку в неподвижности. Я понимал, что он жмёт на рукоятку изо всех сил и что преимущество рычага на его стороне. Я проигрывал дюйм за дюймом, ноги мои скользили по каменным плитам, и я беспрерывно умолял безжалостного убийцу избавить меня от ужасной смерти. Я взывал к родственным чувствам. Я напоминал о долге гостеприимства; я вопрошал, какое зло я ему причинил. В ответ он только сильнее дёргал рукоятку, и всё новые прутья уходили в щель. Как я ни упирался, он протащил меня по всей ширине клетки – и наконец я прекратил безнадёжную борьбу, мои запястья свела судорога, а пальцы были ободраны в кровь. Решётка последний раз лязгнула, и я услышал удаляющийся шорох турецких шлёпанцев; затем хлопнула дальняя дверь. И воцарилась тишина.