Хозяин ее судьбы, или Если свадьба состоится

– Мне и правда пришлось многое вынести, – наконец разомкнула она губы. – Начать нужно с того, что родители мои были заклятыми пропойцами и алкоголиками. Пили они дружно, на пару, и казалось, что водка и вино – единственное, что их связывает. Работали оба на заводе, кляли его на чем свет стоит; ругали вредное производство, начальство, низкие зарплаты… Они изливали жалобы друг другу, а когда я попадалась под руку, жаловались и мне. Я же пыталась ускользнуть в свою комнату или убежать на улицу, так мне были ненавистны эти слезливо-жалобные взгляды матери, ее растрепанные волосы и растянутые в бессмысленной улыбке губы. Папаня в подпитии тоже бывал хорош – задиристый, петушистый, грудь расправит, со стороны – орел орлом, а на самом деле – слабый, хлипкий, ненадежный человек. С ранних лет я поняла: нет ничего хуже, чем собственных родителей презирать! Лучше уж злиться на них, обижаться, ссориться, но не презирать и не смотреть на них, как на пустое место. А с другой стороны, это всегда служило для меня стимулом: хотелось вырваться из этой треклятой обстановки, увидеть другую жизнь и самой зажить иначе. – Голос Таты задрожал.

– Я знаю, Тат, тебе пришлось нелегко. Но давай сейчас поговорим о чем-нибудь другом.

– И о чем же?

– Да хотя бы об этой пробке! Почему это в самый неподходящий момент они возникают?!

И мы обе быстро, кратко, словно сообщницы, улыбнулись друг другу.

Пробка рассасывалась медленно, постепенно. За время, проведенное в ожидании, мы с Татой больше не сказали и двух слов. Я-то думала, что мы будем обмениваться репликами, впечатлениями – ведь мы столько времени не виделись друг с другом, но повисло молчание – какое-то тяжелое, стопудовое, гнетущее. Я не понимала, откуда оно взялось, пока не сообразила: это из-за нашей поездки на дачу. Мы обе нервничаем: я – оттого, что ворошу старое, Тата – оттого, что все может оказаться напрасным, и тогда получится, что она предложила мне плохую идею и… проиграла. Не просто проиграла, а подала надежду лучшей подруге и… не сдержала обещания. А вот проигрывать Тата боялась больше всего. Самым страшным для нее было – стать пораженкой и неудачницей, полным лузером, который в жизни ничего толком добиться не смог. Не получилось…

Раз уж Тата взялась за это дело, оно должно выгореть, непременно. Даже на старуху бывает проруха; вот Тата и прикидывает: а может, все зря? Она искренне хочет мне помочь, но она не Бог, не царь и не герой… Даже для нее эта ноша может стать неподъемной…

– Ты спишь, что ли? – окликнула меня Тата.

– Вздремнула.

– Тронулись! – вдруг протяжно протянула она над моим ухом, и я вздрогнула:

– Что ты так орешь?!

– Пробка рассосалась.

– Радость великая! – поддела я ее. – Просто в пробках ты давно не стояла, поэтому тебе и невтерпеж. Мы-то ничего, мы люди привычные.

– Просто хочется поскорее приехать на место, – кратко бросила Тата. – А тебе разве нет?

От этого вопроса я как-то сразу скукожилась.

– Не знаю, – и поймав недоуменный взгляд подруги, я поспешно пояснила: – Хочется. Но, наверное, не так, как тебе. По-другому как-то…

Мы приехали на место уже под вечер. По мере приближения к даче мое сердце заколотилось, как сумасшедшее, пару раз я бессильно откидывалась на спинку сиденья. Мне хотелось схватить Тату за руку и объявить, что – все! Мы поворачиваем обратно! Когда же мы подъехали к воротам, я подалась вперед и сердито посмотрела на Тату:

– Может, не будем затевать все это заново, а?

– И не вздумай «газовать» назад, – пригрозила она мне. – Раз решили, то решили! Как говаривал один классик: «И никаких гвоздей».

– Он говорил это по другому поводу.

– Какая разница! А у нас будет по этому. Покричу сторожу, он к нам выйдет или нет? Так мы и будем здесь до скончания века торчать? Может, он там уснул или куда-то отлучился?

Я вышла и, сложив ладони рупором, крикнула:

– Андрей Степаныч! Ворота не откроете?

Домик сторожа малость пообновился. Сбоку была пристроена веранда, которую еще не покрасили. Из будки выскочила собака и залаяла.

К нам вышел хмурый детина, заросший до самых глаз щетиной, и буркнул:

– Чего?

– Мне Андрея Степаныча!

– Уволили его.

– За беспробудное пьянство, что ли? – подала голос Тата. – Сторожа дачных кооперативов обычно пьют, как извозчики.

Она сидела в машине: коротко стриженные волосы, две пряди выделены оттеночным гелем, как советуют модные женские журналы; вздернутый подбородок и надменный взгляд. С мужиками, считала Тата, можно разговаривать только с двух позиций: с позиции силы и высокомерия. Все остальное, как говаривала она, – полная туфта и расслабон, непростительное женское слюнтяйство, которое в конечном итоге обходилось женщине боком.

– Открывать-то думаете? Или собираетесь нас в местную криминальную хронику посвящать?

Парень уставился на Тату.

– Открывать?

– Вы, как я понимаю, вместо прежнего сторожилы здесь приставлены? – не унималась Тата.

– Я?

Почему-то Тата внушала парню смутное беспокойство.

– Кроме вас, есть тут кто-то еще? Материализовавшийся призрак? Тень отца Гамлета?

Не поняв, о чем речь, парен на всякий случай оглянулся:

– Нет. Я здесь один…