Хозяин Фалконхерста

— Именно твое присутствие, Софи, и сулит осложнения. Софи, дорогая, нам придется соблюдать осторожность. Мы не сможем вести себя так, как обычно ведут себя муж и жена.

— Ты хочешь сказать… — Взор ее потускнел.

— Я хочу сказать, дорогая женушка, что даже при ограниченных аппетитах наша любовь не станет слабее.

Она отказывалась понимать его слова, что вынудило его отбросить иносказание.

— Речь о любви, Софи. Конечно, вполне естественно, если муж и жена спят в одной постели…

В ее глазах снова загорелось вожделение.

— Но в нашем случае это означает, что ты скоро станешь вдовой. Ведь твоя близость обязательно приведет меня в возбуждение и принудит к поступкам, которые повредят моему здоровью. Нет ничего опаснее для сердца, чем неистовства любви. Наверное, поэтому, любовь моя, сердце всегда считалось вместилищем любви. Однажды ночью, одаривая тебя любовью, я могу скончаться в твоих объятиях.

— О нет, Аполлон!

— Увы, это так, Софи. Поэтому, как бы мне ни хотелось быть с тобой, это небезопасно. Для меня и для тебя, если ты не торопишься стать вдовой, будет лучше, если мы будем по-прежнему занимать отдельные комнаты.

— И мы никогда-никогда…

— Почему же, глупышка: раз в неделю мы будем посвящать этому ночь. Обоим будет что предвкушать, а мое здоровье не окажется под угрозой. Мы будем счастливы, вот увидишь!

— Как скажешь, Аполлон, — повторила она, не скрывая разочарования. — Конечно, я не стану делать ничего, что могло бы представлять для тебя опасность. Мой долг — дать тебе счастье. Но для меня это будет непросто, Аполлон.

— А для меня вдвое труднее, Софи. — Он встал, обошел стол и чмокнул ее в лоб. — В конце концов, дорогая Софи, в браке есть много такого, что не имеет отношения к постели. Занимаясь любовью раз в неделю, мы будем наслаждаться супружеским счастьем. Хорошая еда и отдых позволят мне накопить сил, чтобы сделать одну ночь в неделю истинным праздником. Как тебе ночь с субботы на воскресенье?

Она произвела мысленный подсчет. Они обвенчались в понедельник. Значит, ей предстояло поститься еще пять ночей. Что ж, она соберется с силами и дождется субботы, а уж тогда… Пока же было необходимо спасать репутацию.

— Вы правы, Аполлон. Очень разумное предложение. По правде говоря, только негритянки желают иметь мужчину каждую ночь. Белые дамы — совсем другое дело: они устроены более тонко. Наверное, потому в неграх и течет теперь сплошь и рядом человеческая кровь. Сколько раз я слышала: поселите в доме хорошенькую негритянку — и у хозяйки гора свалится с плеч. Я рада, что вы не относитесь к числу докучливых мужей. Но, — она подняла глаза и ободряюще улыбнулась, — вечером в субботу я вас приму. — Ей помогло примириться со своей незавидной участью то обстоятельство, что больное сердце не позволит мужу домогаться не только ее, но и негритянок.

— Благодарю за понимание, Софи, дорогая.

Снаружи донеслось треньканье струн: гитарист уже настраивал инструмент. Взяв Софи под руку, Аполлон вывел ее к людям, которые, не очень-то взяв в толк, что это за штука — замужество хозяйки, воспользовались событием как дополнительным поводом к веселью. Все пришли нарядные; при появлении на веранде Аполлона и Софи одна из жительниц Нового поселка, похрустывая тугим крахмалом, вышла вперед с охапкой полевых лилий и папоротника — подарком для Софи. Раздались поздравительные возгласы, хлопанье в ладоши, крики: «Миссис Софи, миссис Софи!»

Не выпуская руки Аполлона, она подошла к ступенькам, ведущим на лужайку, подняла руку, призывая к тишине, и обвела собравшихся взглядом.

— Познакомьтесь с вашим новым хозяином. — Она поставила Аполлона перед собой. — Все вы помните массу Максвелла. Вы любили его и слушались. Теперь у вас новый хозяин, вы будете называть его «масса Аполлон». Вы должны слушаться его так же, как слушались массу Максвелла.

В ответных приветственных возгласах Аполлон услышал рядом с именем Софи свое имя. Звучало это совсем неплохо и еще больше убеждало его, что он превратился в хозяина Фалконхерста, а эти люди — в его собственность. Жаль, что нельзя продать их всех скопом, превратив в живые деньги. Конечно, даже если бы на них нашлись покупатели сейчас, то он выручил бы только никуда не годные бумажки Конфедерации. Он опоздал на несколько лет. Впрочем, он не собирался складывать оружия.

Помахав собравшимся в знак благодарности, он усадил Софи в кресло. В этот вечер он не пел, а беспокойно ерзал на сиденье, пока все не разошлись. После этого он отвел Софи наверх, поцеловал на сон грядущий на пороге ее спальни, прошептал: «До субботы…» — и был таков.

Кьюп дожидался Аполлона у него в комнате, чтобы помочь раздеться. Разоблачившись, Аполлон поманил брата и шепотом приказал:

— Сегодня не смей трогать Жемчужину, понял?

— Ты сам туда пойдешь, Аполлон?

— Как только она уснет, — ответил Аполлон, кивком указывая на спальню Софи.

— Раз ты забрал Жемчужину, то позволь мне заняться Кэнди.

— Ты давно этого ждал, верно, Кьюп? Что ж, валяй! Теперь я здесь хозяин, мое слово — закон. Бери ее, если тебе так невтерпеж.

— А как же Драмжер? Знаешь, как он взбеленится!