Хозяин Фалконхерста

— Вы что, с ума посходили, негры? У вас полно работы, а вы прохлаждаетесь у сарая! Отправляй их на работу, Брут! А его, — она указала на Олли, — забрать и зарыть, если не дышит. Еще не хватало, чтобы тут валялись и привлекали мух зловонные трупы! Эй, Малахия, ступай к себе в мастерскую. Кьюп, слезь с лошади и проводи миссис Софи и массу Аполлона обратно в Большой дом. Ты, Жемчужина, пошевели своей толстой задницей: марш в хижину и не высовывать оттуда носа. Позже я приду к тебе и помогу обмыть и обрядить Олли. Расходитесь, живо! Здесь пока еще Фалконхерст, а не неизвестно что! Олли получил по заслугам. Масса Аполлон — ваш хозяин, миссис Софи — хозяйка, вот и делайте, как они вам велят. А не станете — я сама с вами разберусь. Я с вас всю шкуру спущу, все мясо выдеру и отдам свиньям! Расходитесь! А ты, Драмжер, надень-ка штаны, ишь, красуется с голой задницей перед миссис Софи! В Большом доме работы невпроворот, мне одной не управиться. Так что надевай штаны и марш со мной.

Она подождала, пока Драмжер натянет штаны, и схватила его за руку. Почтительно пропустив вперед Аполлона и Софи, она заковыляла за ними следом, опираясь о руку Драмжера.

Рабы все еще стояли, глазея на нее. Не пройдя и нескольких шагов, она обернулась и прикрикнула:

— Вы что, оглохли, чертовы черномазые? Я сказала разойтись! Чего ждете?

Люди стали медленно разбредаться. Насупленные лица разгладились, ропот сменился шутками. Кризис миновал. Люди охотно возвращались на работу. Одна лишь Жемчужина задержалась у сарая: она стояла на коленях над мертвым телом и безутешно рыдала.

33

То ли твердость Аполлона, то ли отповедь Лукреции Борджиа сделали свое дело: рабы стали относиться к новому хозяину с почтением. Конечно, о любви или преданности не могло идти и речи, но они повиновались ему, если не охотно, то по крайней мере резво. Драмжер по-прежнему исполнял свои обязанности по дому и не забывал о вежливости и покорности при разговорах с хозяином. По ночам ему было одиноко и тоскливо: он представлял себе, чем занимаются Кэнди и Кьюп по другую сторону перегородки под скрип пружин, и пытался обуздать обиду, утешаясь мыслями о девушках в прядильне и своем очередном завоевании в Новом поселке. Однако ни одна из его женщин не могла сравниться с Кэнди, к которой он испытывал не только плотскую страсть, но и любовь: они отдавались ему, но заменить ее не могли. Впрочем, рисковать из-за нее жизнью ему не хотелось. Судьба Олли стала для него уроком. Жизнь была дорога Драмжеру, даже если в ней не стало Кэнди, и он не испытывал ни малейшего желания заглядывать в дуло Аполлонова револьвера.

В Большом доме никто — ни Софи, ни Аполлон, ни тем более Лукреция Борджиа — не упоминал о происшествии. Единственный, кто мог бы затаить против Аполлона настоящую злобу, — Жемчужина; но и она проявляла снисходительность, во всяком случае, с виду. Он сомневался, годится ли ему продолжать наведываться к ней в хижину, и несколько ночей воздерживался от посещений, пока Кьюп не передал ему, что она спрашивает, почему он пропал. Поспешив на зов, он удостоверился, что чувства Жемчужины в связи с утратой сына существуют отдельно от зова ее плоти. Она приняла Аполлона так же охотно, как обычно, и так же самозабвенно ему отдалась. Они и прежде почти не разговаривали, поэтому сейчас тоже не возникало нужды в словах, Аполлон твердил себе, что она является его собственностью и обязана удовлетворять его желания. Чувствуя ее пыл и зная ее непосредственность, он решил, что она не винит его в смерти Олли. Он — белый хозяин, и его право даровать жизнь и обрекать на смерть не подвергалось сомнению. Аполлон стал регулярно появляться в ее хижине по ночам, залезать к ней в постель и уходить, как обычно, не удостоив словечком и оставляя горевать. По субботам он исполнял супружеский долг перед Софи, точно так же не находя слов и действуя еще более механически, чем с Жемчужиной. Ночи с Софи не доставляли ему ни малейшего удовольствия, и он уже страшился их, тогда как Софи с понятным вожделением ждала заветного субботнего вечера.

По его предложению она возобновила поездки с Занзибаром, хотя уже не столь регулярные. Он неизменно выходил ее проводить и махал на прощание рукой, желая приятной прогулки. Она не настаивала, чтобы он сопровождал ее, и он отлично понимал, в чем тут дело. Все это было элементами его плана, который выполнялся даже лучше, чем он предполагал, если не считать неприятности с Драмжером и Олли. Недоразумение с фалконхерстскими неграми почти не занимало его мысли: ведь он собирался пробыть на плантации строгий минимум времени и поэтому не беспокоился из-за никчемных черномазых, за которых он сможет выручить разве что сущую ерунду, да и то в долларах Конфедерации, если подвернется аукцион. Постоянное падение цены на рабов сильно его расстраивало — ведь он сознавал, сколько сот тысяч мог бы взять за них до войны. Но его настроение сразу улучшалось, стоило ему вспомнить надежный вклад в английских фунтах в лондонском банке.