Хозяин Фалконхерста

Иногда под вечер, когда мужчины возвращались с полей, она прохаживалась по пыльной улочке невольничьего поселка и, высмотрев какого-нибудь привлекательного молодца, которому, как ей было известно, приказали покрыть определенную женщину, мысленно следовала за ним в хижину и в самых живописных деталях представляла себе развертывающиеся там события. Даже когда у нее появился свой конюх, она все еще завидовала негритянкам, которым подсовывал сожителей ее отец.

С первого дня, когда в Большом доме появился Драмжер, она жаждала его сильнее, чем всех остальных. Он был настолько красивее других негров, настолько сообразительнее и привлекательнее, что она неоднократно пыталась его соблазнить, но всякий раз безуспешно. Чем больше он ее отвергал, тем сильнее становилась ее страсть; исключением был только недолгий период, когда в Фалконхерсте объявился Аполлон. Когда Аполлона не стало, а Фалконхерст превратился в обыкновенную запущенную плантацию, рядом с ней не осталось никого, кроме Драмжера. В конце концов ей удалось поймать его в силки. Он не обманул ее ожиданий, хотя она всегда чувствовала, что он не вкладывает в отношения с ней души, и не сомневалась, что он приберегает пыл для негритянок, проходивших через его руки непрерывной чередой.

И вот теперь этот самый Драмжер, тело которого было ею куплено, настаивал, чтобы они поженились! Разумеется, внешне замысел представлялся неосуществимым. Белые никогда не выходили замуж за черных — своих слуг, рабов, недочеловеков. Она с содроганием думала о том, какой была бы судьба такой невесты в былые времена, до войны, даже если бы таковая отыскалась. Негра непременно убили бы, подобно тому как был убит мандинго Мид, посмевший переспать с ее матерью. А ведь ее мать и не помышляла о браке с Мидом! Если бы подобное произошло, родственники женщины убили бы не только чернокожего мужа, но и ее саму. Даже если бы ей сохранили жизнь, она была бы подвергнута остракизму: с ней никогда не заговорил бы другой белый человек, да и уважающий себя негр — тоже. Нет, сама мысль о браке с Драмжером казалась безумной. Однако, сколько она ни пыталась убедить себя, что о подобном не может быть и речи, она не забывала, что уже дала свое согласие, и даже получала от этой мысли немалое удовольствие.

Война все изменила. Конечно, женитьба белой и черного не стала более обыденным делом. Однако негров более не считали животными. В глазах северян они были точно такими же людьми, как белые. Скажем, с точки зрения капитана-северянина, заявившегося к ним накануне вечером, Драмжер был ровней любому белому.

Предположим, она выйдет за Драмжера, вернее, позволит ему на ней жениться. Каким станет после этого ее положение? Во-первых, он будет принадлежать ей: что бы он ни затеял и какую бы негритянку ни возжелал, она останется первой претенденткой на его внимание. Что касается ее положения в округе, то какое это имеет значение? В Бенсоне и на окружающих плантациях не было ни одного человека, чье мнение что-либо значило бы для нее и кто хоть немного беспокоился бы о ее престиже. Пусть болтают, что им вздумается, она и ухом не поведет. У нее будет ее Драмжер, а это было важнее, чем что-либо еще в целом свете.

Но вот вопрос: может ли она, Софи Максвелл, дочь Хаммонда Максвелла, сочетаться браком с чернокожим рабом? Его мать — Жемчужина, негритянка из племени мандинго, отец — Драмсон; ей вспомнилось далекое время, когда Драмсон стал объектом ее посягательств. Как-то раз, оказавшись вместе с ним в кладовой дворецкого, она не удержалась и занялась исследованием его тела на ощупь, едва не падая в обморок от вожделения. Потом Драмсон расстался с жизнью, спасая ее отца, он покоится на семейном кладбище, под мраморным обелиском. Выходит, отца Драмжера никак нельзя считать рабом, иначе он не удостоился бы столь почетного захоронения, рядом с могилами белых.

Драмжер тоже отличался от других рабов. Он был полной противоположностью Занзибару, который имел внешность животного, ревел, как животное, и, как животное, отправлял половую потребность. Разве таков Драмжер? Нет, в нем присутствовала некая утонченность. Ему случалось проявлять к ней доброту — ласку, предупредительность, заботу; ему хотелось, чтобы она заботилась о себе, нарядно одевалась, наводила красоту. И наконец, самое главное: ребенок, копошившийся в ее чреве, был плотью от плоти Драмжера!

Ребенок! Как она поступит с ним, когда он появится на свет? Утопить беспомощного малютку она не сумеет. Но что с ним станет, если она сохранит ему жизнь? Он не будет ни белым, ни черным, от него все отвернутся. А разве от нее самой не отворачивались, пока она была ребенком? Ее захлестнула волна жалости к себе, а через минуту кольнула жалость к неродившемуся младенцу. Вряд ли Драмжер станет заботливым отцом: черные самцы не обращают внимания на молодняк. Впрочем, и в этом Драмжер был не таким, как остальные. Судя по всему, этот ребенок был для него желанным. Он будет его любить, особенно если его признают родным отцом.