— Мил… — его взгляд становится осознанным, а на щеке проступает багровое пятно, видать, влепила славно.
— Пошёл вон!
— Милка, прости. Бля, я сам не знаю, что со мной происходит. Прости, малышка, — он порывисто сгребает меня в свои объятия, утыкается носом в макушку, а я чувствую вдруг, как плотину прорывает…
Громко всхлипываю, и слёзы мгновенно пропитывают нагрудный карман его военной куртки. На данный момент мне абсолютно наплевать, что обо мне подумают. Сейчас я просто хочу пожалеть себя.
Костя терпеливо ждёт, пока потоп прекратится, гладит меня по голове. И это вроде как нормально — обычное человеческое сочувствие, но я-то знаю, что это всё показуха. Лишь бы «присунуть».
Отталкиваюсь от него руками, шмыгаю носом.
— Оставь меня в покое.
— Малышка, — он гладит меня по волосам, отходит назад. — Мне жаль, правда. Не хотел тебя обидеть. Мил, я вечером заступаю на дежурство, выйдешь ко мне? Просто поговорим. Обещаю, пальцем не трону. А, Мил?
Собираюсь послать его куда подальше, но вдруг слышу Маринкин визг и с ужасом вижу, как она отлетает от качелей и падает в снег.
— Ты что, совсем идиотка?! Оставила ребёнка на качелях! Посмотри на неё теперь! Дура неотёсанная, откуда ты только взялась на нашу голову! — Нина Степановна злобно шипит на меня, а я стою, понурив голову. В этот раз она целиком и полностью права. Я клиническая идиотка.
Глотаю слёзы, глядя на кроху, и чувствую её боль на физическом уровне. Врач, конечно, заверил, что удар не сильный и единственный минус — это то, что на брови девочки останется шрам. Но я так испугалась, что теперь отойду не скоро.
Вижу, как в дом влетает Бекет, подбегает к нам и падает на колени перед диваном, на котором лежит Маринка. Осторожно берёт её мордашку в свои ладони, целует в лоб.
— Иван Андреевич, всё в порядке, уверяю вас… — начинает врач, но Бекет останавливает его резким жестом.
— Голова кружится, болит? — шарит взглядом по её личику, трогает голову, осматривает. Впервые вижу его настолько обеспокоенным. Кажется даже, что он не в себе. Оно и понятно…
Малышка мотает головой, улыбается отцу и тянется, чтобы обнять его за шею. Я знаю, что ей ещё больно, но отважная кроха держится, чтобы не беспокоить папу. Какая же она хорошенькая… А я чуть не допустила беду.
Смахиваю слезу, опускаю взгляд в пол, потому что в этот момент Бекет берёт Маринку на руки и устремляет бешеный взгляд на нас с нянькой. А меня изнутри жжёт раскалёнными углями вина. Уничтожает.
— Иван Андреевич, я всё вам объясню… — начинает лебезить Нина Степановна. — Это моя вина, — вот тут я начинаю чувствовать недоброе. — Я сказала Милане, чтобы приглядела за Маришей, а сама пошла в дом за лекарствами. Я отлучилась всего на десять минут, но этого хватило… Простите меня, Иван Андреевич, — ещё немного и заголосит. Я же прячу горькую усмешку в воротнике вязаного свитера. Она не на десять минут ушла, а на час. Но разве теперь это имеет значение?
— Отнеси Марину в комнату и не отходи от неё ни на минуту! — Бекет, судя по резкому тону, не повёлся на её оправдания.
И как только нянька с Маринкой исчезли за дверью, настала очередь главной виновницы. Он приблизился почти бесшумно, взял меня за лицо, заставляя посмотреть ему в глаза.
— По какой причине ты не досмотрела за моей дочерью? Отвечай мне, Милана. Отвечай, — голос его тихий, но бьёт по нервам похлеще крика. Я невольно сжимаюсь, ищу руками опору, но его пальцы впиваются в мои щеки сильнее, как бы предупреждая.
— Я всего на минуту отвернулась… — знаю, это не оправдание, за минуту могло произойти что угодно. И всё произошедшее — целиком моя вина. Но так страшно, словно мне грозит жуткая расправа. — Простите…
— Куда ты отвернулась? И почему? — всё так же тихо, обманчиво спокойно, однако, я понимаю, что он всё знает. Или же догадывается.
— Я разговаривала с Костей. Отвлеклась… — говорить сейчас, что Костя зажал меня у дерева, точно не стоило, потому что для болвана это может обернуться трагедией.
— Это твоя благодарность за мою помощь? За то, что впустил тебя в свой дом? — встряхивает меня, удерживая за лицо, в очередной раз за этот день морщусь от боли. — Пошла вон с глаз моих, — отталкивает так, что врезаюсь в стену, и быстро уходит. А я обнимаю себя руками, понимая, что идти «вон» мне некуда.
ГЛАВА 8
Лечь на кровать и закрыть глаза. Попытаться уснуть — всё никак. Долго смотреть в потолок, а потом несколько часов бродить по комнате. Снова залезть под одеяло и реветь в подушку, ненавидя себя за беспомощность.
Я не ждала, что Бекет придёт извиняться. Вовсе нет. Но всё же поглядывала на дверь с затаённой надеждой. Хотя бы Маринку увидеть… Но и её не было. И в эту ночь я почувствовала, как на самом деле одинока. До крайности, до безумия. Я совсем одна во всём мире. И снова плакала, проваливаясь в забытье и где-то на краю сознания отчаянно желая проснуться в другом мире. В мире, где меня будут любить.
Он пришёл ночью. Я слышала его шаги, слышала, как приближается ко мне. Он сел на кровать, коснулся моей руки, пополз пальцами выше, к лицу. Огладил щеку, коснулся губами моих губ.