– А вот можно как раз слегка и потянуть, – сказала Саша. – И потом, поверь мне, преподавание – это не только бла-бла-бла языком. Иногда, я теперь думаю, и рявкнуть будет полезно, а то и затрещину кому отвесить. Так что… В общем, мужчина предпочтительнее, а там смотри по обстоятельствам.
– Хорошо, – сказал парень, вглядываясь вдаль. – А вон, кажись, и Стёпик с Марусей летят.
Саша приложила ко лбу ладонь козырьком и поглядела туда же. В небе над рекой и впрямь виднелись, увеличиваясь на глазах, два темных пятнышка.
– Вот еще что, – сказала девушка, вновь повернувшись к Венчику. – Если вдруг совсем никого не сможешь отобрать – ну, мало ли… Скажи Стёпику, чтобы летел в Усов Починок – это деревня такая, он знает. Там живет умная и, кстати, грамотная пожилая женщина, тетка Клава…
– Ты же говорила, что старых и женщин не надо!
– А ты не перебивай! – нахмурилась Саша. – Я не договорила еще. Так вот, у тетки Клавы ты сможешь заночевать, если что, это во-первых. Скажешь, что я просила, она не откажет. А во-вторых, и это главное – найди там Лёху; тетке Клаве скажи, она его приведет. И попробуй его уговорить полететь с тобой.
– А что в этом Лёхе такого особенного? – с ноткой ревности в голосе спросил Венчик.
Саша вздохнула. Она вспомнила, как, начиная просветительскую деятельность, первым делом ринулась в Усов Починок, полагая, что уж там-то захотят обучаться грамоте точно – недаром в той деревушке жила и погибла от рук карателей Олюшка-Заюшка, умевшая не только читать, но и сочинять стихи[7]
. Но жители деревни встретили ее инициативу на удивление холодно, а Лёха – жених погибшей поэтессы – прямо сказал Саше: «Нашим смерти Олюшки хватило. Теперь тутока што «читать», што «помирать» – одно слово». И как ни старалась девушка объяснить, что теперь за умение читать и писать никто никого казнить не станет – переубедить тамошних жителей ей не удалось. Она попыталась было надавить на чувства самого Лёхи – мол, твоя девушка умела читать, писала такие прекрасные стихи, ты должен научиться читать хотя бы в память о ней!.. На что Лёха угрюмо ответил, что он Олюшкины стихи и так все наизусть помнит, а уж саму невесту и безо всякой грамоты никогда не забудет. И всё-таки Саша чувствовала – надави она чуть сильней, возможно, Лёха и поддался бы. Но ради одного ученика летать в Усов Починок и проводить там занятия было бы чересчур расточительно, и она сдалась. Хотя, кто знает, возможно, овладеть грамотой, чтобы учить других – не обязательно в своей деревне, – Лёха и согласился бы.Всё это Саша и поведала Венчику. А потом ей пришла в голову такая мысль, что девушка даже ахнула:
– Скажи ему, что если он согласится, я напечатаю книгу с Олюшкиными стихами! Много-много таких книг сделаем, и он будет их раздавать «диким» мутантам и учить их грамоте, чтобы они смогли их прочитать.
Тут Саше стало очень стыдно; получалось, что она покупает согласие несчастного парня, используя его чувства. Но идея была так хороша, что девушка решила: ради столь важного дела она вытерпит муки совести. Пожалела лишь, что не вспомнила об Олиных стихах раньше. Лучше бы она и впрямь использовала именно их в качестве приложения к азбуке вместо своего кислотно-чешуйчатого «Зайчика». И Саша решила, что в любом случае напечатает книгу этих стихов, независимо от того, согласится Лёха стать учителем или нет.
Когда и как они оторвались от земли, Венчик не запомнил. Он так волновался, что все прочие мысли и чувства словно нырнули в его подсознание и попрятались там по извилинам и закоулкам. Да что там волновался – он просто-напросто сильно боялся. Венчик как зажмурился, едва Стёпик начал разбег, так и не открывал глаз, жалея о том, что затянул ремни сбруи спереди. Нужно было сесть наоборот, вперед спиной, обхватить руками лебединую шею «птеродактиля» и уткнуться лицом в его темную чешую.
И тут ему стало стыдно. Настолько, что из-под закрытых век покатились слезы. Это что же такое?! Ведь он уже не сопливый стажер, он – настоящий дозорный, которого сама Святая за проявленную
«Хватит ныть! – мысленно заорал на себя Венчик. – Открыл глаза!»