Хозяин города монстров

Но ему повезло, никто на него не напал ни днем, ни даже во время ночевки, которую он устроил себе в густом переплетении ветвей мутировавшей кривой березы, практически не сомкнув, правда, при этом глаз, реагируя на любой шорох.

А еще больше повезло Цаплу на исходе второго дня, когда он уже начал тревожиться, так и не повстречав на своем пути ни единой деревни. Сначала он услышал, как невдалеке хрустнула ветка. Парень прижался к стволу ближайшего дерева – разлапистой, изуродованной радиацией сосны, – снял с плеча арбалет и, стараясь сделать это бесшумно, потянул взводный рычаг. Однако натянувшаяся тетива в момент сцепления с замком щелкнула, и Цапл тут же услышал, как невдалеке, по другую сторону сосны, кто-то тихонечко ойкнул.

Голос был непонятно чьим, то ли мужским, то ли женским, но уж, во всяком случае, человеческим точно, так что парень, держа наготове взведенный арбалет, вышел из-за дерева и позвал:

– Эй! Кто там? Выходи, не трону.

Из-за куста ольшаника метрах в трех впереди показалась худая, тонкая рука. Она отодвинула в сторону ветки, и на Цапла уставились испуганные глаза, которые на морщинистом, темном, не то загорелом, не то просто грязном лице выделялись особенно ярко. Лицо обрамлял грубый серый платок, закрывавший и лоб, и подбородок.

– Выходи, выходи, – опустив арбалет, махнул рукой Цапл.

Ветки дрогнули, закрыв на мгновение лицо, а потом из-за кустов вышла женщина – невысокая, худенькая, одетая в длинное, до земли, серое, как и платок, сшитое из мешковины залатанное платье. Если бы не откровенно немолодое лицо, ее можно было бы принять за девчонку. В одной руке незнакомка держала корзинку, до половины наполненную грибами, другой схватилась за платок, словно пытаясь натянуть его еще сильнее на подбородок.

– Не бойся, – сказал ей парень. – Я дурного не сделаю. Я людей ищу, второй день по лесу плутаю.

– Почему? – робко спросила женщина. Голос у нее и впрямь оказался слишком грубым, почти мужским.

– Почему плутаю-то? А не был здесь никогда раньше. Я ведь издалека сам-то, из Азулова, слыхала когда?

Цапл выдумал название деревни, но сделал это так, чтобы не забыть потом самому: перевернул имя родного города Луза и добавил распространенное для названий сел и деревень окончание «ово». Парень вообще давно вывел для себя правило: если уж приходится врать, то делать это нужно не огульно, а весьма аккуратно, по возможности используя максимум правдивой информации – так потом и вывернуться, если прижмут, проще, и сам в своем вранье не запутаешься.

– Нет, не слыхала, – мотнула головой женщина.

– Да и ладно, – махнул рукой Цапл, отпустил взводным рычагом тетиву и забросил арбалет за плечо. – В Азулове никто боле не живет, так что и знать его незачем. А ты сама-то откуда? Есть тут рядом жилье? Да, звать-то тебя как? Я вот – Се́рьга. Серёга.

– Я – Мария. Можно Маша. Живу в Усовом Починке, рядом тут.

– Как думаешь, примут меня там? Заночевать хотя бы дозволят?

– Так ежели ты, как говоришь, дурного делать не станешь, чего бы и не принять? Решать, конечно, не мне, пусть и другие на тебя посмотрят. А ночевать есть где – на днях тетка Клава померла, изба пока свободная. Но там с Лёхой нужно говорить… В общем, пошли, коли хочешь.

– Я смотрю, – сказал Цапл, шагая по лесной тропинке, на которую они вскоре вышли с Марией, – что ты говоришь шибко правильно, не по-деревенски.

– Так я родом из Устюга, – сухо выдавила женщина, а потом вдруг всхлипнула, плечи ее затряслись, и Цапл, заглянув ей в лицо, увидел, что она плачет.

– Ты чего, Маш?.. – участливо спросил парень, в то же время лихорадочно нащупывая кнопку включения лежащего в кармане диктофона; она из Устюга, вот уж нежданная удача-то!

– Дочка у меня там осталась, – подняла на него яркие, блестящие от слез глаза Мария. – Доченька моя родная, Катюшенька!.. Я ведь там ее родила, в Устюге, я думала, что несмотря на любую беду, мы с моим солнышком всегда будем вместе! А потом…

Она вдруг одним рывком сорвала платок, и Цапл, будучи сам мутантом и каких только уродств не насмотревшийся, всё же невольно вздрогнул. Женщина оказалась не просто лысой – с нее будто по самые брови сорвали скальп, настолько изъязвленной, покрытой багровыми рубцами и гнойными коростами была ее голова. Но это было еще не всё. Словно восполняя потерю, шею Марии закрывала окладистая рыжая борода. Женщина поймала ошарашенный взгляд Цапла, горько усмехнулась, а затем ее будто прорвало, и она поведала ему такую историю, что он лишь мысленно молился: только бы не села в диктофоне батарейка.