Хозяин кометы

У Мамору на душе стало паршиво, он стукнул разок Каору по голове, как по барабану, и удалился в свою комнату. Мамору злился все больше: «Вот гаденыш, такую рожу скорчил, будто ждет не дождется наихудшего».

Но Каору, видимо, уже испытал наихудшее. После потери родителей любая неприятность казалась ему пустяком. Так что для него издевательства Мамору были некой «предустановленной гармонией»,[7] как, к примеру, мультики по телевизору.

– Станет издеваться – беги ко мне, – постоянно убеждала Каору бабушка.

Она вместе с горничной жила во флигеле; чтобы попасть туда, надо было перейти по мосту через пруд в саду. Когда Мамору бывал не в духе, Каору от него там скрывался. А Мамору настойчиво продолжал свои издевательства. Но что бы он ни говорил, что бы ни делал, Каору не оказывал ему никакого сопротивления, притворяясь бесчувственным. Впрочем, в нем постепенно накапливалась усталость.

– Нечего сказать, хорошо пристроился. Шел бы ты отсюда куда подальше, – постоянно попрекал его Мамору.

В доме негде было расслабиться, и Каору стал чаще наведываться во флигель, чтобы избежать встреч с Мамору. Старший брат редко заглядывал сюда: больно надо выслушивать бабушкины нотации. Каору частенько спал днем в комнате горничной. Фумия, которая ухаживала за бабушкой, любила песни, и ей очень нравился голос Каору. Она покупала ему много дешевых сладостей, которых обычно не держали в доме. У Каору, можно сказать, была целая кондитерская.

Андзю считала Каору своим младшим братом. Мамору обращался с ним как с прислугой. Отец любил его как сына своего лучшего друга и любовницы. Для матери Каору так и остался приемышем. А бабушка справедливо оценивала обоих внуков. Она взяла на себя роль беспристрастного наблюдателя. У горничных были свои предпочтения. Харуэ поддерживала Мамору, Мадока – Андзю. А Фумия, не принимая в расчет интересы семьи Токива, легко и просто общалась с Каору. Собака Павлов служила Андзю, кошка Тао была игрушкой Мамору.

В благодарность за то, что Каору иногда пел ей, Фумия подарила ему двух рыбок. Бабушка дала ему рукомойный тазик, он запустил в них рыбок и принес к себе в комнату Золотого вуалехвоста он назвал Радость, а черного телескопа – Грусть.

Бабушка понимала, что Мамору издевается над Каору, но при этом мальчик никогда не жаловался. Поэтому бабушке было интересно узнать, как воспитывали Каору до того, как он появился у них.

Однажды, когда Каору пришел отдохнуть к Фумии, бабушка позвала его на веранду и стала расспрашивать:

– Каору, а где родился твой настоящий отец?

Каору попытался вспомнить, что рассказывала ему мать после смерти отца.

– В Маньчжурии. В Харбине.

– Вот как, в Харбине? А ты видел своего дедушку?

– Нет.

– А бабушку?

– Нет, ни разу не видел. Они умерли до того, как я родился.

Бабушка как-то по-новому посмотрела на Каору и подумала: может, в нем течет не только японская кровь. Миндалевидные глаза со складкой на веках, прямая линия носа, белая, как воск, кожа, коричневатые волосы. Все это казалось бабушке очевидными доказательствами. Впрочем, сейчас на улицах можно встретить людей и с рыжими волосами, и с накладными ресницами, и с резкими чертами лица. Такие времена пошли, что редко где увидишь настоящее японское лицо. Может, Каору и не выбивается из общей массы.

– А твои дедушка или бабушка не были иностранцами? В те времена в Харбине было много русских и евреев.

Но Каору, похоже, совершенно не интересовала история его предков.

– Не знаю, – ответил он, но при этом вспомнил, как мама, которая тогда уже не вставала с постели, взяла альбом и со словами: «Это твой дедушка» – показала ему фотографию мужчины со светлыми глазами. Еще она сказала: «Это твоя бабушка» – и указала на женщину, которая хотя и была одета в кимоно, но совсем не походила на японку.

Но пока бабушка не завела с ним этот разговор, Каору и в голову не приходило, что в нем течет какая-то особая кровь.

2.7