Хозяин Марасы

Не говори при мне про усатого предателя! – Лера со стуком поставила кружку на стол. – Он свалил из Испании в США, зарабатывать деньги на провокациях. Испугался войны, наплевал на свою страну и человека, который считал его своим единственным другом. Смеялся над ним и даже во время «дружбы» не забывал издеваться над происхождением Федерико! Андалузский пёс74… Вот только подыхая в доме престарелых, единственными разборчивыми словами полоумного Дали было: «Мой друг Лорка». Скотина… А Федерико расстреляли, тайно и подло. У него даже могилы нет, так как его тело не было найдено! И ещё долго, до конца семидесятых, в Испании было запрещено упоминать не только его стихи, но и само имя. А он вообще в политику не лез. Поддерживал идеи революционеров, потому что они были на стороне народа, но в пикетах не стоял и с плакатами не бегал. Таких, как он, в политическом плане, в то время в Испании было достаточно. Лорку просто настолько сильно любили обычные люди, что одно его существование было опасно для франкистов. Понимаешь, папа? Его не убили, его уничтожили! А теперь ворошат грязное бельё, брызгая от восторга слюной. Нет уж, не говори при мне про Сальвадора Дали и всякие передачи.

Да, поганая история, – согласно кивнул Анатолий. Литературных пристрастий дочери он не разделял, но это не мешало ему поддерживать её в неприятии подлости и предательства.

Я ушёл в тренажёрку, пришло время любоваться на крепкие дамские задницы! – весёлый крик из коридора едва не застал Леру врасплох, и она поспешно отхлюпнула из чашки. Замерла, сжавшись, чтобы не повернуться в сторону коридора. Ох, ну и получит Игнат по возвращению! Говорила же ему сотни раз – не ори при родителях, не пугай внезапными появлениями! Нет – вечно забывал об этом и вёл себя как безответственный оболтус. Даром что почти ровесник века!

Ты чего?

Да так, в плечо стрельнуло. Всё же, читать скрючившись улиткой – не самая хорошая идея. Не позвал бы пить чай, я бы ещё и окуклилась! Так что огромное тебе спасибо, папа, – Лера поднялась из-за стола и попыталась начать убирать грязную посуду.

Оставь, я вымою. Всё равно хочу ещё посидеть, – Анатолий отобрал у дочери чашку, отставил её вновь взял журнал с судоку. Лера кивнула ему и ушла.

Он долго сидел за пустым столом, глядя на проём двери. Вместо закрывшейся от них, самостоятельной и уже живущей собственной жизнью молодой женщины, он видел смеющуюся, доедающую на ходу бутерброд девчонку, спешащую на подготовительные курсы. И слышал голос поторапливающего её брата, обязанного проводить сестрёнку до остановки. «А-а-а, Лерка, ты быстрее можешь? Двигай ногами, мне ещё на стадион успеть надо».

Мираж…

Игнат вернулся через полтора часа. Прошёл сквозь закрытую дверь и внимательно оглядел преобразившуюся комнату. Нарисованная на большом листе Катюшка с удовлетворением взирала на чистоту и порядок. Казалось, даже голубое воздушное платье стало выглядеть более свежо и ново, а венок из белых гвоздик и сиренево-розовых флоксов будто только-только сплели из свежесрезанных цветов.

Бардак испарился. Книги стояли на полке, вещи исчезли, скрывшись или в шкафу, или в тазу в ванной, где лежала грязная одежда, нуждающаяся в стирке. Коробки с кассетами были сложены в ровные стопки, наброски убраны в пронумерованные папки, коробки с карандашами скрылись в рабочем ящике, к ним же переместились наконец вымытые кисти. Альбомы с репродукциями и учебные пособия стояли в стеллаже, расставленные по порядку, и даже обычные книги наконец-то вернулись на законное место, перекочевав из-под дивана. Ворох бумажек, ранее валяющийся на письменном столе, теперь был перемещён в мусорную корзину.

Судя по исчезнувшему налёту пыли, открытому окну и флакону духов, стоявшему на краю полки, а не в дальнем углу, как обычно, в комнате должно было пахнуть свежестью с нотками малины и бергамота. Но Игнат уже давно не ощущал никаких запахов, и мог только гадать о них, пытаясь возродить в памяти забытое. Тем более, что и пресловутого бергамота он не нюхал никогда.