Молодом зайчонок не спеша ковылял по полянке. Он то и дело останавливался и скусывал травинки. Предательский ветерок тянул от него, и не успел зайчонок опомниться, как чёрная тень ринулась из-за пенька ему навстречу.
Это был первый самостоятельный обед Серебрянки. Голодная лиса съела зайца вместе с лапками и частью шкурки. Утолив голод, она почувствовала смутное беспокойство. Непривычное желание заставило её растерянно оглянуться. Она сделала несколько шагов в одну сторону, постояла и пошла в другую сторону. Далёкое слабое журчание ручейка, напоминавшее плеск воды, наливаемой в поилку, заглушило беспокойство. Лиса спустилась в ложок и долго лакала воду. Но после этого её снова обуяла «тоска по дому», если допустимо так образно сказать о звере.
Поразительная способность животных легко ориентироваться в незнакомой местности ярко проявилась у Серебрянки: она вдруг повернулась в сторону далёкой станции на границе с Маньчжурией и уверенно побежала в этом направлении. Если бы взять линейку и на карте Восточной Сибири положить её одним концом на станцию Борзя, а другим на начало того направления, по которому побежала лиса, – это была бы прямая линия, самое короткое расстояние между двумя точками. Именно так нередко поступают птицы и звери, насильственно увезённые от своих нор и гнёзд. Как оказалось, Серебрянка не была исключением.
Легко себе представить, что пришлось пережить Серебрянке на её тысячекилометровом пути. Горную забайкальскую тайгу сменили степи. Широкую реку Селенгу пришлось переплывать. Но лисицам не нужно, как людям, учиться плавать, они рождаются умелыми пловцами.
В дневные часы лиса пряталась где-нибудь в укромном месте, а все ночи напролёт бежала лёгкой рысцой всё прямо и прямо – «домой». По пути ей удавалось перекусить спящими на земле птицами или мышами, а иногда приходилось бежать впроголодь. Тогда на день она затаивалась голодной. Серебрянка похудела, но мускулы её окрепли. С каждой сотней километров её всё сильнее охватывало могучее стремление вернуться «домой», заглушая все другие желания, даже голод. Она бежала всё прямо, словно прекрасно знала дорогу и много раз уже пробегала по ней.
Наступило утро, когда работница зверофермы Даша вдруг увидела около забора свою любимицу Серебрянку. Лиса с виноватым видом подползла к ней на животе, завиляла хвостом и лизнула руку.
Приятно посидеть у костра на берегу озера за кружкой чая с «дымком». Впереди целый день наедине с собой среди воды и тальников. Только вздрогнешь, когда крупная рыба рванёт под воду поплавок. А потом опять пьёшь чай и удивляешься проворству маленького муравья. Он схватил крошечную белую точку от булки и бойко понёс её. С разбегу сунулся в траву и застрял со своей ношей. Через завалы сухих травинок крошку хлеба пришлось перетаскивать, пятясь и напрягаясь изо всех муравьиных сил. Сантиметр за сантиметром одолевает маленький труженик пространство, отделяющее его от муравейника. Но вот впереди потухающий костёр. Он слабо дымится, но раскалённые угли ещё пышут жаром. Где-то там, по ту сторону костра, родной муравейник. Скорее туда с аппетитной добычей! И муравей пошёл... напрямик.
Тысячи лет муравьи носили добычу в муравейник по кратчайшему пути. И этот муравей «не имеет права» уклоняться в сторону ни на метр и обойти костёр по дремучей траве. Нельзя терять драгоценное время. И муравей со своей ношей идёт прямо через костёр. Он легко пробегает остывшую золу. С каждым миллиметром зола горячей, но муравей скорее погибнет, чем вернётся назад с добычей в челюстях.
Муравей из последних сил взбирается на нестерпимо горячую головешку, и тут же крупинка хлеба валится вниз, а сам муравей падает на спину.
Жизненный путь муравья-труженика закончен.
Солнце ещё не поднялось над горизонтом, но восток ярко пылал. На берегу степного озера сделалось совсем светло. Где-то далеко едва слышно закричали журавли. Посередине озера в зарослях басовито перекликались гуси. Отчаянно загалдели чайки над огромным скопищем гнёзд на заломах тростника.
Знакомое с детства кукование послышалось из тростников. Как странно слышать его здесь: ведь каждый знает, что кукушка – лесная птица!
Но вот она и сама летит над вершинками тростниковых зарослей и садится на тростинку, а та не ломается, но покорно склоняется дугой под тяжестью птицы. Приподняв хвост и опустив крылья, кукушка долго кукует, покачиваясь на тростинке, совсем как в лесу на ветке. Кукушка здесь не одна. Едва солнечный шар показался над горизонтом, как в разных местах озера раздалось кукование. Кукушек здесь оказалось во много раз больше, чем в любом лесу на такой же площади.