Впрочем, теперь все эти вопросы лишь в виде обрывочных мыслей приходили на ум то одному, то другому участнику предстоящего абордажного боя, если, разумеется, сей участник был хоть сколько-нибудь осведомлен об истинной ситуации на аквилонской закатной границе и на Закатном океане. Увы, далеко не все государственные мужи Хайбории умели по-государст-венному думать, да не все умели думать вообще. Впрочем, именно это, возможно, и составляло основу незыблемости хайборийского мира. И медведеподобный барон Полагмар из гандерландских чащоб, и утонченный образованный тарантиец Евсевий, и беспринципный, живущий одним сегодняшним днем аргосец Сотти, и тупой служака Норонья — все они ощущали себя хайборийцами, пускай сильно не любили друг друга и с превеликой радостью не знали бы друг о друге ничего. Теперь же, прямо на глазах, из сора, обломков и пепла, из разобщенной толпы представителей разных стран и сословий на «Полночной звезде» словно бы по волшебству поднималась древняя великая Хайбория.
К слову сказать, Тэн И и Хорса как раз и стали свидетелями сего чудесного возрождения, ибо они выбрались — так же тихо и незаметно, как вошли в трюм, — на палубу, когда услышали и увидели страстное обращение жреца. Церемонный кхитаец, словно узрел самого Митру, смиренно стоял, неотрывно и благоговейно взирая на старца. Хорса, соблюдая вежество, находился рядом с Тэн И, с интересом посматривая то на сотоварища, то на митраиста, и размышлял о том, что же такого символичного видят в сем несомненно достойном, но уже весьма пожилом и довольно слабом человеке кхитаец и собрание сильных мира сего.
Одновременно Хорса поглядывал на море, прикидывая, когда пикты настигнут корабль в числе достаточном, чтобы безбоязненно идти на абордаж, и в мыслях советовался с великим Виттигисом, как бы избежать неизбежного. Легенды говорили, будто Виттигис стал тем, кем он в итоге стал, благодаря умению быть где нужно леопардом, а в ином месте — изворотливой ядовитой шеей.
Когда жрец упал, сраженный стрелой, и месьоры наконец-то зашевелились, Тэн И, забыв обо всем, опрометью бросился обратно в трюм и через несколько мгновений — или чуть больше, но проделал он все чрезвычайно скоро — появился вновь. Переодеться кхитаец, конечно, не удосужился, а потому выглядел по-прежнему эксцентрично. Должно быть, пикты, завидев Тэн И, немедля почли его за какого-нибудь колдуна и остереглись трогать прежде времени стрелой. В правой руке у кхитайца был арбалет, на боку — тул со стрелами, в левой руке — кожаный мешочек, в коем звенело и брякало нечто. Опять не уделив и толики внимания Хорсе, в некотором недоумении наблюдавшим за внезапным порывом своего высокоученого и многоумелого товарища, кхитаец бросился к еще не успевшему сокрыться вместе с носилками в подпалубное пространство Зейтулле, мягко остановил его и прошептал несколько слов по-турански, передавая лекарю мешочек. Туранец с интересом взглянул на Тэн И, принял мешочек, церемонно, несмотря на спешку, поклонился и ответил по-кхитайски. Надо думать, он знал, что сказать, потому что бесстрастное, ничего обычно не выражающее лицо Тэн И осветила лучезарная улыбка.
— Во имя Митры пресветлого и вездесущего! — В один голос рекли друг другу оба чудака и разошлись, очевидно, весьма довольные, исполнять свои насущные обязанности.
— Я бы посоветовал вам, мой друг, облачиться в приличествующую случаю одежду, — заботливо обратился к гандеру Тэн И, подойдя наконец к нему.
Вместо ответа Хорса похлопал себя крепкой ладонью по груди. Тихонько звякнула кольчужная броня.
— А меч у меня на поясе, — добавил гандер, обеспокоившись, что Тэн И забудет обратить внимание на подобные мелочи.
— Я бы взял еще щит, — несколько смущенно посоветовал кхитаец.
— Я не люблю щитов, — спокойно ответствовал Хорса. — Но вот шлем не будет вовсе бесполезен.
И он отправился в трюм, ступая величаво, как перед поединком чести, а не стычкой с пиктами.
«Наверное, месьор Хорса опять беседовал с месьором Виттигисом, — подумал кхитаец. — Как можно вспоминать об этом, несомненно, славном и храбром муже, но уж давно почившем, когда один из ликов Митры открыто взирает с небес, а святи человек провозвещает нам истину, и устами его глаголют уста бога!»
Гандер также не слишком задержался во чреве судна. Когда он вышел на палубу, на нем красовался железный клепаный шлем, покрытый ярко горящей на солнце медью. Вокруг головы, струясь вороненым длинным телом по медной поверхности, обвивался Черный Дракон гандеров. Распластанные лапы змея тянулись к вискам и переходили на личину, частично закрывавшую лицо Хорсы, так что открытыми оставались щеки и подбородок. Щита упрямый гандер так и не взял.