— Для этого необходимо и принять всё, а не часть! — не менее грозно ответил Пророк. Его усталые глаза даже раздражённо засверкали.
— И приму! — в том же духе упрямо заявил мальчик, мысленно добавляя приятное «когда-нибудь».
«Всё равно. Я хочу прожить и обычную жизнь. Понять, как оно может быть», — чётко подумал он.
Эта последняя нормально осознаваемая мысль словно стала неожиданной опорой в том, что постигло его после. Воспоминания с самого детства проживались и гасли. Истончались, стирались, заменяясь некими иными возможностями. В него словно вливалась часть некоего чужого, пусть и невероятно схожего «Я», вытесняющего всё то, чему было предначертано самой жизнью столь бережно храниться.
Сильнейший агрессивный напор, требующий исчезнуть воспоминаниям о матери, вызвал противостояние. Не осознавая толком, что он делал, мальчик крепко сжал своими ручонками голову старика. Ребёнок не кричал. Ему нужны были силы для другого — открыть глаза и смотреть. Видеть её воочию. Каждую чёрточку, чтобы не позволить забыть! Оставить в памяти навсегда хотя бы лицо и руки.
Мальчик не понимал, скорее чувствовал, что решение принято. Он уже становился совершенно другим. И не мог противопоставить ничего. Всё, что он хотел и старался сделать — это сохранить хоть какую-то частичку, принадлежащую только ему самому. Как то воспоминания о матери и её любви.
Самые сильные чувства давали огромную силу.
Вроде и крайне ничтожную по сравнению с, казалось бы, неиссякаемой мощью Пророка, но это определённо мешало старику.
Между тем фигурка женщины, одетой в чёрное длинное одеяние, оставляющего открытыми только ладони и лицо, сделала уверенный шаг вперёд и с непоколебимой уверенностью достала из складок одежды небольшой серебристый кинжал, больше похожий на коготь.
— Если бы ты делал то, что должен, этого бы не произошло, — гадко и противно осуждающе прохрипел старик.
— Каждый из нас исполняет предначертанное ему. Помни о своём долге. Всегда следуй ему! — сказала на прощание женщина и без тени сомнений глубоко провела острым лезвием по шее.