Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры

16 августа 1933 г. в уголовно-судебной коллегии Верховного суда СССР началось слушание дела о некомплектной отгрузке комбайнов, к уголовной ответственности по которому были привлечены работники ряда хозяйственных органов и руководители завода «Коммунар». Обвинителем на суде выступал заместитель прокурора СССР А. Я. Вышинский. В своей заключительной речи он, в частности, заявил: «Процесс дает нам основание для постановки общих вопросов работы советских хозяйственных организаций […] Я говорю о Наркомземе Союза […] я говорю о Наркомтяжпроме […] я говорю о республиканских органах»[452]. Такая постановка вопроса возмутила руководителей НКТП и Наркомата земледелия СССР Орджоникидзе и Яковлева. 24 августа 1933 г. в отсутствие Сталина они добились принятия Политбюро решения, осуждавшего формулировку речи Вышинского, «которая дает повод к неправильному обвинению в отношении НКтяжпрома и НКзема». Проект постановления был написан Кагановичем и отредактирован Молотовым. За его принятие проголосовали Каганович, Молотов, Калинин и Орджоникидзе[453].

Узнав об этом решении из письма Кагановича, Сталин 29 августа прислал в Москву на имя Кагановича, Молотова и Орджоникидзе, а также для всех других членов Политбюро шифровку: «Из письма Кагановича узнал, что вы признали неправильным одно место в речи Вышинского, где он намекает на ответственность наркомов в деле подачи и приемки некомплектной продукции. Считаю такое решение неправильным и вредным. Подача и приемка некомплектной продукции есть грубейшее нарушение решений ЦК, за такое дело не могут не отвечать также наркомы. Печально, что Каганович и Молотов не смогли устоять против бюрократического наскока Наркомтяжа»[454]. Несмотря на то что шифровка Сталина была расшифрована (а значит, попала на стол Кагановича) около шести часов вечера 29 августа, решение об отмене постановления о Вышинском было проведено голосованием вкруговую только через два дня, 1 сентября. Свои подписи под решением поставили Каганович, Андреев, Куйбышев и Микоян[455]. Орджоникидзе с 1 сентября ушел в отпуск. Похоже, что Каганович придержал решение вопроса именно для того, чтобы не ставить в неудобное положение Орджоникидзе.

Судя по всему, Сталин уловил напряженное положение в Политбюро по этому вопросу. Свою позицию более развернуто он счел необходимым сообщить участникам конфликта. «Очень плохо и опасно, что Вы (и Молотов) не сумели обуздать бюрократические порывы Серго насчет некомплектных комбайнов и отдали им в жертву Вышинского. Если вы так будете воспитывать кадры, у Вас не останется в партии ни один честный партиец. Безобразие», — писал Сталин Кагановичу 29 августа[456]. 1 сентября аналогичные претензии он предъявил Молотову: «Выходку Серго насчет Вышинского считаю хулиганством. Как ты мог ему уступить? Ясно, что Серго хотел своим протестом сорвать кампанию СНК и ЦК за комплектность. В чем дело? Подвел Каганович? Видимо, он подвел. И не только он»[457]. Затем вновь написал Кагановичу и обвинил его в том, что он оказался в «лагере реакционных элементов партии»[458]. Каганович в письме от 7 сентября ответил оправданиями и признанием своей ошибки, хотя и постарался всю вину свалить на Молотова[459].

8 сентября Молотов прислал Сталину ответ, в котором признал свою ошибку, но обвинил во всем Орджоникидзе и Кагановича: «На совещании в ЦК были, кроме меня, Каганович, Калинин, Ордж[оникидзе], Яковлев и Вышинский (Акулов оказался за городом). Ты знаешь отношение Калинина к таким делам — он всегда “за хозяйственников”, “обижаемых" судом и РКИ, в данном случае — тем более. Вышинский под напором Ордж[оникидзе] сразу же заявил, что он допустил грубую ошибку и вообще держался униженно. На меня посыпались личные нападки гнуснейшего типа со стороны Ордж[оникидзе], что все это моих рук дело, за спиной ЦК, работать с М[олотовым] невозможно и пр. Несмотря на это и несмотря на то, что Каганович молчаливо соглашался с Ордж[оникидзе], я не должен был сдавать […] Надеюсь, все это послужит нам, и в частности мне, уроком»[460]. В ответ 12 сентября в письме Молотову Сталин вновь вернулся к этой теме и резко выражал свое недовольство[461].

Длительная, почти двухнедельная переписка по поводу этого дела и острая реакция Сталина достаточно показательны. Конфликт вокруг Вышинского хотя и завершился принятием требований Сталина свидетельствовал не только о первенстве Сталина, но и о том, что ведомства и отражавшие их интересы члены Политбюро, все еще представляли серьезную силу. Соратники Сталина без согласования с ним все еще могли внести на обсуждение Политбюро достаточно важные вопросы и добиваться нужного им решения. Сам Сталин вынужден был прибегать к длительным объяснениям и действовать при помощи ультиматумов.