Хозяин тайги

Работали исступленно. Откуда только силы взялись. Истомленные люди, подавленные грозным зрелищем бессмысленного уничтожения многих гектаров леса, этого лучшего украшения и богатства земли, казалось бы, не способные пальцем пошевелить от усталости, вдруг преобразились. Их охватил и увлек азарт борьбы, стремление защитить, спасти то, что все они горячо любили.

— Шире, шире расчищай! — кричал Гжиба, перебегая от одного дерева к другому и сокрушая их могучими ударами топора.

Все более нарастал, подхлестывая лихорадочно работающих людей, грозный гул приближающегося пожара.

Кандауров заметил, что на них уже начинают лететь горящие ветви, а бойкие ручейки огня растекаются по засыпанной сухими листьями почве.

— Гжиба, Мешков, Петр, продолжайте рубить и оттаскивать осинник, — скомандовал он, — остальные тушите загорающиеся деревья.

Бушующее пламя почти вплотную подступило к просеке. Через нее со свистом, шипеньем, треском летели пылающие головни. Миша и Алеша бросились тушить возникающие среди срубленных деревьев и кустарников маленькие очаги пожара, забрасывали их вырытым дерном, били по загоревшимся веткам лопатами, втаптывали огонь в землю каблуками.

Жарко вспыхнул вдруг от перелетевшей горящей ветки куст шиповника с ярко-красными налитыми ягодами, росший по ту сторону просеки. Алеша быстро сбросил свой аккуратный черный полушубок и накрыл им куст, прижал к земле, навалившись сверху.

— Молодец, правильно! — крикнул Миша. — Вот это по нашему!

Он тоже сорвал с себя совсем новенький полушубок, который с любовью и заботой выбирала для него весной в магазине Анна Павловна, и принялся тушить загоревшиеся рядом кусты.

В эту минуту он не думал о матери. Он был поглощен таким сильным желанием остановить огонь, не дать ему распространиться на массив леса за своей Спиной, как будто от этого зависело спасение всего таежного края, спасение родины. Но потом, когда Миша вспоминал эти минуты, ему казалось, что его не покидала в то время мысль и о матери и о друзьях-комсомольцах в родном городе.

Ширина просеки уже достигала метров пятнадцати двадцати, но огонь подступил к ней вплотную. Он завывал с такой яростью, взмывая высоко вверх над кронами деревьев, бросаясь в стороны, фыркая, ухая, улюлюкая, будто старался запугать защитников леса и, обратив их в бегство, прорваться на новый участок. Иногда пожар словно бы стихал, пламя опадало. Но это продолжалось не больше минуты, в следующее же мгновенье на просеку обрушивалась новая лавина испепеляющего жара и огня.

На другой стороне просеки то и дело вспыхивали кусты и деревья. Бороться с огнем становилось все труднее. Кандаурову пришлось бросить на тушение новых очагов пожара всех рабочих. Теперь уже некому было расширять просеку, а ярость огня нарастала. Стоял такой оглушающий, дикий рев, так бурлило, растекаясь во все стороны, пламя, как будто происходило извержение вулкана.

— Ничего, держись! — кричал Миша. Он был весь черный от сажи, потный, руки у него были обожжены, исцарапаны, полушубок обгорел, рубашка висела клочьями. Не лучше выглядели и остальные.

С шумом, подобным пушечному выстрелу, обрушилась на просеку горящая сосна, объятая сплошным столбом пламени. От нее несло таким палящим жаром, что, казалось, подступиться к ней не было никакой возможности, но к ней бросились сразу все, кто был поблизости.

7

…Больше двух часов продолжалась борьба с огнем.

— Ну, спасибо! — сказал Гжиба, когда огонь начал, наконец, стихать. — Одолели врага. Я бы один не сдюжил.

— Вот еще придумал благодарить! — воскликнул Миша. Он укоризненно покачал головой, хотя на самом деле был очень польщен похвалой такого взыскательного человека, как Гжиба.

— А где же Фома? — спохватился вдруг охотник. — Убежал со страху, что ли?

Кандауров рассказал, что произошло с возчиком.

— Вот куда завела Фому тигриная тропа! — заключил Миша и вздохнул. — Все мечтал в свою Фомичевку вернуться с полными карманами золота.

Все долго молчали после тягостного рассказа, раздумывая о судьбе возчика.

— И человека, значит, Ли-Фу убил… Ну, теперь он назад, в Америку свою сбежит с перепугу, — заговорил, наконец, Гжиба. — Не посмеет сюда и носа сунуть. И девчонку свою бросил…

— Это она его бросила, — возразил Миша и ласково посмотрел на девочку, которая крепко спала, подложив под голову свою перепачканную, обожженную ушанку. — Настя — наш, советский человек. Не удалось ему ее запугать.

— Нет, Гжиба, — сказал в раздумье землемер, — я видел в Америке немало таких людей. Ли-Фу еще попытается вернуться сюда. И мы должны быть ко всему, готовы.

— Ну что ж, тем хуже для него, если еще раз мне на дороге попадется, — проговорил угрожающе Гжиба.

— А ведь Ли-Фу, говорят, бедняком был, жил все время в деревне, нуждался. — Миша недоумевающе пожал плечами.