Хозяин таёжного неба

— Наш великодушный и справедливейший государь сим указом пожаловал новообретённые земли своим самым достойным боярам. Ваша деревня, как и несколько соседних, отныне приписана сиятельному боярину Хвалогору. С сего дня он будет собирать с вас подати, судить вас и заботится о ваших жизнях. Он в своей милости будет щедро одаривать достойных и сурово карать провинившихся, — Подвояр многозначительно оглядел толпу. — Вы здесь, в своей замшелой дремучести отвыкли от боярской власти, разучились почитать хозяев, не желаете кланяться тому, кто выше вас по рождению. Но вы скоро всему этому обучитесь, а кто противиться вздумает, того мы вразумим. И ещё… Среди вас, как нам доподлинно ведомо, имеются весские холопы, кои сбежали сюда противозаконно от исконных хозяев и скрываются теперь, нарушая волю государя нашего. Такие беглые холопы будут отправлены назад в Весь и возвращены своим господам для правого суда. Наш всесветлый боярин Хвалогор, конечно, рад был бы оставить себе всех холопов, но он не желает ссориться с прочими боярами, поэтому намерен честно вернуть беглецов. Скрыться от нас не получится, поскольку, как вам всем ведомо, в чародейных грамотах записан каждый холоп, и обмануть их ещё никому не удавалось.

Толпа угрюмо слушала. Новости, одна хуже другой, падали на их головы, и вся налаженная, спокойная и вполне обеспеченная жизнь рушилась в эти минуты окончательно и бесповоротно. Чуть ли не половина Лосьвы была из беглых, а вторая половина уже успела с первой породниться, переженившись. И теперь надменные жесткосердечные весичи собирались рвать семьи по живому. В толпе нарастал глухой подспудный ропот. Гридни держались настороженно, кое-кто посвистывал нагайками, некоторые даже обнажили клинки.

— Дошёл черёд и до умысливших недоброе смутьянов, — Подвояр обвиняюще указал на Гриняду и его сподвижников. Гоблин в ответ ожёг его злым взглядом. — Мало того, что они сами осмелились поднять руку на боярских ратников, они такожды подбивали на бунт и прочих жителей деревни. Прощать столь великую провинность мы не намерены, законы государя великовесского снисхождения к бунтующим не дозволяют, посему смутьяны будут примерно наказаны. После долгого размышления пресветлый боярин Хвалогор повелел отмерить пришлому гоблину три десятка тяжёлых плетей, а подельникам его неразумным… — Подвояр помедлил, затем продолжил с нескрываемым удовольствием, — …по десятку. Выпорем их немедля и прямо здесь. А вы смотрите и запоминайте. И ежели не желаете, чтобы и по вашим спинам прогулялись плети, чтите и уважайте своего нового хозяина. И помните, что его слово отныне для вас закон. А другого закона более не будет.

Смакла расширившимися глазами смотрел на брата. Тот побледнел, но держался по-прежнему гордо. В толпе загудели громче. Все знали, что Гриняда полез в драку, заступаясь за свою молодую жену (а кто бы не полез?), и все ему откровенно сочувствовали. Прочие сочувствующие, более решительные, стояли теперь рядом с гоблином и за свою решительность должны были получить сполна.

Злость, едкая и колючая, набухала в Стёпкиной груди. Рукоять ножа сама собой прыгнула в ладонь. Встрепенувшийся гузгай рвался в бой. Ему хотелось рубить и кромсать. Ему хотелось восстанавливать справедливость и побеждать врагов. Стёпке тоже этого хотелось. Но он стиснул зубы и засунул руки в карманы. Эклитана пока подождёт. Попробуем сначала решить дело миром, а уж если не получится, то тогда…

— Надобно звать дракона, Стеслав, — горячо дышал ему в плечо Смакла. — Запорют они Гриняду до смерти. Три десятка тяжёлых — энто верная смерть. Дозволь, я свистну.

— Погоди, Смакла. Я попробую по-другому. Дракона мы всегда успеем позвать. Ты только не суетись и мне не мешай, понял.

Гоблин радостно кивнул, решив, что смелый и отважный демон Стеслав уже что-то придумал. А смелый и отважный демон, честно говоря, ничего ещё не придумал. Одной злости, пусть даже и очень сильной, всё-таки было мало. Нужно было ещё преодолеть свою нерешительность, никуда, как оказалось, не девшуюся, нужно было заставить себя выйти вперёд. Нужно было сделать всё так, как это получилось в разговоре с князем Всеяром. Но тогда за Стёпкиной спиной стояли суровые тролли, а сейчас — только малолетний гоблин и запуганные жители Лосьвы.

Ему помог сам Подвояр.

— Пресветлый боярин, — объявил он, — желая показать, что суд его справедлив и честен, дозволяет любому желающему уплатить выкуп за преступника и освободить его тем самым от наказания. Желает ли кто-то внести выкуп?

Над толпой повисло тягостное молчание. Все прекрасно понимали, что несколькими кедриками весичи не удовлетворятся и запросят за провинившихся столько, что всем миром не соберёшь. Денег в селе было мало, торговали в основном на обмен, золото видели хорошо, если раз в десять лет, а посему — не миновать мужикам порки, не миновать.

Смакла смотрел на Степана. Он молчал, но взгляд его был оглушительнее любого крика. «Заплати, Стеслав, заплати! Все деньги отдай, всё, сколь у тебя имеется! Или прикажи позвать дракона».